Так ли страшна смерть, как ее описывают? Еще страшнее. Особенно, если рядом в корчах умирает твоя честь.

Молодой адмирал выслушал известие о ее гибели спокойно. Он не скрипел зубами, не выпячивал челюсть и не рвал волос с горя. Только слегка изменился в лице, и глаза сверкнули. Смесью боли и ненависти.

Он отправил убийцу следом, а затем долго, с остервенением отмывал руки. И смотрел в зеркало - на свое изменившееся лицо, на новые морщины и несколько седых прядей. Отныне к нему навсегда пристанет прозвище 'Мясник Комарры', но об этом он еще не знал и не позволял себе волноваться о таких вещах.

Были вещи - поважнее.

Он шел между рядами мертвых, закрывая глаза, всматриваясь в лица, распоряжаясь о последних почестях. Те, кто раньше решал судьбу этого недружелюбного к людям мира, сейчас смотрели на него и на Барраяр. Кто с ненавистью, кто со страхом, кто смело и с достоинством. Некоторые даже - с откровенной насмешкой.

Насмешки мертвых переносить тяжелее всего. 'Научились брать? Учитесь теперь держать'.

- Сэр: - молодой ординарец мнется, неуверенно теребя папку с разноцветными бумажками-памятками. Адмирал Форкосиган оборачивается и смотрит на него тяжелым взглядом. - Тут: сообщение для сенатора Сальвадо.

- Что-то секретное? - голос звучит устало и почти равнодушно.

- Нет, сэр. Уведомление о рождении сына, - и, видя недоумение отразившееся на лице у командующего, ординарец бледнеет и сдавленно пытается пояснить:

- Просто: никто не знает, как его оформлять: ну, после: всего: этого:

У сенатора Сальвадо глаза - замершие, тусклые осколки зеленого бутылочного стекла. 'Жизнь и смерть всегда идут рука об руку, верно, адмирал?'

- Оформляйте, как личную корреспонденцию погибших, - пожимает плечами Эйрел Форкосиган. Пора уходить. Скоро объявят об отстранение от дел и трибунале, до него надо успеть завершить так много:

- И принесите мне в кабинет подогретого вина. Здесь чертовски холодно.

*

Отражатель уже скрылся за горизонтом и улицы, парки, дома обволакивает ласковая темень. А звезды светят так ярко и так близко, что кажется - протяни руку и возьмешь себе одну. На память.

- Это нечестно! - мальчишка рыдает так, как будто у него отбирают не право на небезопасную прогулку, а нечто много большее. Нечто очень важное для его детской неоперившейся души. - Ну, почему, почему, Дэвида отец берет с собой, а ты меня - нет?

Дэвид - старше, а мать - непреклонна. В эту ночь ребенку надо спать. Спать крепким сном в доме благонадежных родственников и не мечтать о подвигах. Тем более - о глупых кровавых подвигах во имя Идеи.

Детям нельзя на войну: взрослые играют, а дети - нет.

- Ты подрастешь, Рей, - мама садится рядом с ним и успокаивающе ерошит непослушные светлые волосёнки. - Ты подрастешь, и я всегда буду брать тебя с собой.

- Всегда-всегда? - недоверчиво переспрашивает он.

- Всегда-всегда. Ты мне будешь помогать. Это будут сложные и трудные задания, но ты справишься, я уверена:

Взрослые так легко дают обещания детям. Просто - они ведь не собираются их исполнять.

Они ведь даже не думают, что дети это запомнят.

*

Здравствуй, мамочка! Боже, как долго
Я не шел к тебе
И не ступал на порог твой,
Не касался губами подола
И не спал на коленях:
Прости.
Хэй, сестренка! Знаешь, ну что же я раньше
Крепче не обнимал тебя,
Не заплетал твои пряди,
Не собирал твоих таен
И забывал улыбаться:
Прости.
Вечер, милая. Просто давай помолчим вдвоем.
О том, о чем ты не поверишь мне,
О том, что мною не сказано,
И вряд ли уже расскажется
Даже в нелепой песне:
Люблю.

*

Проклятые ботинки с магнитами на подошвах стучат слишком гулко. Когда так бежишь по этим чертовым навесным переходам, с трудом различаешь, как далеко ты оторвался от погони, а это очень важно, ведь ты должен знать: плутать тебе или бежать кратчайшим путем и как можно быстрее.

Но снять их - верный путь поскользнуться, свалиться и остаться калекой. Калекам за решеткой - особенно тяжко.

Рей бежит, перепрыгивая преграды, как будто идет на рекорд, и даже жаль, что это не стадион и в конце пути не зазвучат фанфары, возвещая о будущей медали. На бегу он смакует эту удивительно смешную мысль и тихо смеется. Дыхание почти не сбивается - молодой организм способен перенести такую нагрузку.

Скоро финиш.

На финише почти наверняка его уже ждут барраярские ищейки. Рей вспоминает план окружающих зданий. И там кажется есть удобная ветка канализации, пока они сообразят, что 'чистоплюй'-комаррец спрыгнул в люк и ушел, пройдет время и, очень может быть, он действительно уйдет.

'Пусть мне повезет. Боже, пусть мне повезет, как везло до этого'.

Ему везет: за очередным витком 'беговой дорожки' его ждет аэрокар с распахнутой дверью, и знакомый голос отрывисто командует:

- Садись.

Он улыбается и впрыгивает внутрь. Кар срывается с места.

- Хороший взрыв, - довольно говорит он товарищу. - Кислорода почти не потратили. Надо будет заказать у Киры еще парочку таких 'подарков'.

Ушли.

*

Он хорошо помнит этих людей. Да, оккупанты, да, почти наверняка - хладнокровные мерзавцы и сволочи, но он боится смерти и терпеть не может ее дурно пахнущий оскал. А тут - пришлось:

Если бы Нита не упала тогда, подвернув ногу, может быть, все обошлось бы без этого. Но Нита упала, и хотя все инстинкты орали о том, что ее надо бросать и сматываться поскорее, следом за остальными, что она отобьется сама - она знает, что делать; он развернулся и побежал ее вытаскивать. А потом были крики. Был панический страх двух загнанных в капкан зверенышей, и кто из них первым тогда придумал бросить в коридорную шахту гранату? Разве сейчас разберешься:

Но решение идти добивать преследователей было его. Неизвестно запомнил ли кто-то из них лица террористов или фоторобот составили по мутным данным уцелевших камер: все дело в том, что он не справился. Убивать не глядя - легче. Бросил или закрепил, нажал на дистанционку и - фьюить! - отлетели души. Тогда было все совсем не так: Стрелять в тех, кто еще дышит, надо уметь. А на истфаке такому не учат - увы!

Из них выжило-то в итоге только двое. Может быть даже, милосерднее было бы их добить, медики долго не могли подобраться из-за груды покореженного металла. Но он не смог. Зажал нос, зажмурил глаза и скрутился комком у ближайшей стены. А потом, с трудом сдерживая рвоту, пополз обратно, к плачущей от страха Ните.

Никогда себе этого не простит.

*

Группа студентов прогуливается по парку. Кто-то катится на роликах, кто-то вышагивает, сохраняя немного напыщенный вид. Говорит один, экспрессивно жестикулируя и время от времени прокручиваясь вокруг своей оси: все ли слышат и слушают? И не прислушиваются ли лишние уши?

- : Они не отдадут Комарру просто так. А военной силой мы ничего не сможем сделать. У нас и раньше-то ее не было, а теперь попытка создать даже плевенькое спортивное общество пресекается в зародыше. Что из этого следует? Что надо действовать постепенно, последовательно - выжимая из них свободу по пунктам. А через некоторое время, мне кажется, даже некоторые барраярцы нам будут помогать. А совсем некоторые - даже сознательно. Потому что вся их общественная система покрыта пылью и паутиной. И проржавела насквозь. Рассыплется в труху, если знать, куда бить...

Рей говорит, и его слушают. Кто-то кивает согласно, а у кого-то глаза загораются жаждой действий.

Это означает, что скоро он будет говорить с ними о куда более практических вещах. Учить закладывать взрывчатку, например.

*

- Ты заниматься вообще думаешь? - Дэвид грохнул тяжелым томом об стол и Рей с трудом разлепил глаза. - Эй, ты, что, спишь?

- Вопрос риторический? - надо же, у него еще осталась капелька иронии? Ну, разве что только для Дэви.

- Что: опять? - в голосе друга прозвучала целая гамма чувств: от скрытого восхищения до негодования. - Черт, у тебя защита скоро, а ты: в 'войнушки' играешься.

Рей усмехается. Он устал, он сегодня опять полночи провел, расписывая и рассылая задания на ночь следующую. Стройная система, все связи только у него в голове, потому что аллергия на пентотал - это так удачно: Он качает головой:

- Я буду заниматься, Дэв, прости. Я только немного: туго соображаю сегодня.

Дэвид садится рядом. Он очень давно знает этого упрямого мальчишку и все его ласковые манипуляции окружающими. Он даже знает, что откроет порт-ноут и напишет ему этот чертов раздел, раз уж у Рея так катастрофически не хватает времени на диплом. Он только не знает, почему он никак не может сказать:

- Рей, ну зачем тебе это? Тебя же убьют. Ты сам знаешь, они ищут и давно: Это все равно бесполезно, все ваши действия - сущее ребячество:

- Знаю. Не нуди, будь добр, а?

Они возвращаются к теме диплома, и Рей говорит, а Дэвид слушает, комментирует, поправляет. Земля, Древний Мир, первые две мировые войны - почти ничего не известно, но весьма приятно 'ковырять'. Главное - безвредно.

- Дэви, - внезапно говорит Рей, и его глаза горят странным, словно слегка отстраненным от реальности, светом. - Можно я тебе оставлю пару файлов со стихами? Будет так жаль, если меня возьмут и сотрут их к чертовой бабушке. Только ты же понимаешь, это опасно: ты вовсе не обязан:

- Оставляй, - шепчет Дэвид. - Оставляй, я передам дальше.

Волосы Рея пахнут гарью. А у разбитых губ - слегка солоноватый вкус.

Но можно не думать об этом. Просто слушать его голос. Просто смотреть в глаза. Просто касаться упругой кожи.

Просто знать, что завтра он уйдет и, может, не вернется. Запоминай, как он выглядит. Вслушивайся в его голос. Бери, пока он еще рядом.

Глупое завтра отнимет его у тебя.

*

Пусть им солнце сияет победно,
Пусть их руки в твоей крови,
Нас хранит рукотворное небо
И совсем немного мечты.
И совсем без прав на ошибки
Мы уходим сгорать в огне.
Подари мне, леди, улыбку, 
Я не знаю, вернусь ли к тебе.
Этот мир, как всегда, безумен,
Зачитал приговор для нас:
Оборви на гитаре струны - 
Спрячь в чехол от неё дарт-ган.
Наши песни все о свободе,
Только петь нам их вслух нельзя.
Помолчи со мной, леди, немного, 
Раз запретны твои слова.
Мы - не рыцари, право слово,
Впрочем, им наша честь не нужна.
Не дадут нам достойного боя,
Расстреляют в тиши утра.
Мы не спросим тебя о победе,
За которую нам умирать.
Поливай цветы, моя леди,
Кто-то ж должен их поливать?

*

На допросе Рей Сальвадо смеялся. Безудержным, сумасшедшим смехом. Что поделать - индивидуальная реакция организма на суперпентотал. Даже в чувство толком не привести.

Рей отлично знал об этой индивидуальной реакции. В первый раз он попал на допрос в барраярскую службу безопасности, когда ему было десять лет. Аккурат на следующий день после смерти матери.

И даже, когда действие препарата закончилось, у него еще осталось немного насмешек для них.

- : и организаторы теракта в Астене?

- Ага. Красиво горело, правда?

Удар.

- Еще раз. Кто?

- У Вас плохо со слухом?

Удар. Из рассеченной кастетом щеки по капле утекает кровь.

Успокаивающий голос второго: - Погодите, сержант, не надо так:. Послушай, твои 'товарищи' уже все сказали, нам необходимо только подтверждение:

- Ну, раз так надо - возьмите. И передайте им, чтоб не примазывались к чужим дьявольским замыслам, а то повадились тоже:

На пятый (а может, и на шестой) день допросов случилось нечто из ряда вон выходящее: солдаты приволокли его не в допросную, а в чей-то светлый кабинет. Усадили в полумягкое кресло.

- Могли бы и наручники снять, - просипел Рей и прикрыл глаза. Сквозь жалюзи пробивались солнечные лучи, и ему хотелось спать. Впрочем, ему хотелось спать теперь постоянно.

Сквозь этот призрачный сон он слышал, как офицер СБ докладывает хозяину кабинета и его высокопоставленному гостю, что им удалось выяснить.

- И сколько наших ребят на счету этой группы?

- Сорок два человека.

- Немного, - гость (а он был именно гостем в этом кабинете, хотя, конечно же, не таким, как Рей) сделал выразительную паузу. Его голос отчего-то казался знакомым. - Но достаточно для смертного приговора.

Рей, не просыпаясь, пожал плечами. Неужели они думают, что он не знает об этом?

- Не могу понять. Двадцать лет. Молодость и жажда действий. Блестящие перспективы в университете. При этом - весьма неплохо организованная сеть поставок оружия и деятельности диверсионных групп. Вы - очень странный революционер, господин Сальвадо.

- А я - не революционер, - выспаться ему все же не дадут, а жаль. Тем более, что он узнал эти спокойные и властные интонации в голосе. Этот человек частенько говорил с экранов визоров. 'Надо же! Никогда бы не подумал, что буду от него так близко'. - Мы никогда не собирались устраивать новую революцию. Это было бы глупо и безрезультатно, - Рей закашлялся. - Опять.

- Месть? - предположил регент императора.

- Это было бы еще глупее. Если бы мы так мстили, Комарра пострадала бы более Барраяра.

- Дискредитация власти на местах? - в игру включается хозяин кабинета. Его спокойный голос звучит на порядок тише голоса гостя, и Рею приходится немного напрячь остатки сознания, чтобы понять вопрос.

- Почти попали. Нам было важно, чтоб вы поняли, что не сможете удержать Комарру, как бы вам не хотелось этого. Мы хотели, чтоб вы вернули ее нам.

Он открывает глаза и смотрит на обоих своих собеседников. Младший офицер СБ, который делал доклад, куда-то делся. 'Наверное, стоит за спиной. Контролирует, чтоб я из последних сил не бросился на таких важных шишек'. Ему бы сейчас рассмеяться, но - сколько можно? - горло уже устало от смеха.

- Промышленный саботаж, диверсии, распространение листовок, организация полулегальных митингов - все это ради того, чтобы:

- Вы можете торговать нашими товарами. Вы можете сколько угодно бережно охранять ворота П-В-перехода. Но вы никогда не сможете ассимилировать Комарру. Пока не отдадите ее нам. Автономия была бы прекрасным выходом, господин Форкосиган. Мы бы сторговались на этом.

Регент взглянул на парня с некоторым удивлением, то ли от того, что Рей его узнал, то ли от того, что назвал его 'господином'.

Последнее, впрочем, объяснить просто - его с детства учили быть вежливым. Даже с врагами.

- Вы думаете, что мы все же ассимилируем Комарру? - да, действительно странно слышать такие вещи от комаррского террориста.

- Нет, - Рей смог улыбнуться, наконец. - Это Комарра ассимилирует вас. Но чтоб это случилось, вы должны отдать ее под наше управление. Хотя бы частичное.

Он помолчал. Допрашивающие (нет, он никак не мог поверить в то, что это беседа, а не допрос, просто более мягкий, чем обычно) молчали следом. Они ожидали другого ответа?

Впрочем, у Рея тоже есть один вопрос.

- Знаете, - говорит он почти в беспамятстве, - мне всегда хотелось узнать: я изучал этот вопрос, спрашивал: у кого мог: сравнивал с Вашими дальнейшими поступками:. но почему Вы отдали тот идиотский приказ, а? Они же все равно сдались.

Эйрел Форкосиган прекрасно понимает, о чем спрашивает его мальчишка с усталыми глазами.

- Этот приказ отдавал не я, - говорит он и говорит правду. - Наш политофицер имел полномочия:

- А: ясно, - кивает мальчишка, не дослушав. - Тогда все становится на свои места. Я так и примерно и думал.

В него разряжают обойму не на рассвете, а в два часа пополудни. Впрочем, смерть он воспринимает, как великолепную возможность выспаться. Наконец-то.

*

Я верю, что душа моя - крылата.
Однажды я умру - она взлетит,
Обнимет звезды и вернется в миг
Домой. К единственной моей. К Комарре.

*

- : Несомненно, это было ошибкой по незнанию. Администратор Форталек никогда не читал произведений де Сент-Экзюпери - они популярны на Комаре, но практически не известны барраярцам. Поэтому, утверждая проект, он не понял, что вместо ребенка - героя книги - основой для памятника послужил образ двадцатилетнего Рея Сальвадо. Сын видного общественного деятеля, поэт и не менее политически активный деятель, чем отец, - личность, известная практически каждому комаррцу. Сборник его стихов переиздается уже не первый год, а в несколько 'усеченном' виде был издан даже на Барраяре. Его жизнь превратилась в красивую, хотя и неоднозначную легенду. Таким образом, снос памятника спустя семь лет после установки, равно как и арест скульптора, станет чрезвычайно нелогичным и опасным с политической точки зрения поступком. Памятник Маленькому Принцу - это уже почти как Часовня Убиенных. Свидетельство права комаррцев на память.

Дув заканчивает отчет и замолкает. Император Грегор в задумчивости качает головой.

На столе перед ним стоит макет памятника. Скульптор постарался - лицо государственного преступника сияет открытой и немного мечтательной улыбкой, а резная роза у его ног накрыта точной копией Солстайнского купола.

- Но он все же был террористом.

- Но помнят его как поэта. И чтят за то же.

- Понимаю, - император молчит несколько мгновений, размышляя над услышанным. А затем поднимает голову и мягко улыбается: - Знаете, что, коммодор: принесите-ка мне сборник его стихов. Я хочу составить мнение сам. Только желательно - полный.

- При всем моем уважении к Вам, сир, - Дув совершенно серьезен и только в глазах поблескивает какой-то странный огонек, - сборник, лежащий в архиве Службы, не самого хорошего издания. Я бы Вам порекомендовал взять тот, который принадлежит миледи императрице.

август 2007