Поездка следующего дня началась рано и длилась долго, но все же пустыри Баоции медленно оставались позади. Земля, становившаяся более холмистой, богаче водой и лесами, поднималась в сторону гор, недавно показавшихся на западном горизонте. Но в сердце эта была все та же черствая земля.
Городская стена Казилкаса венчала скалистое обнажение пород над чистым и прохладным потоком, бежавшим весенним паводком с отдаленных высот. Серый и охряной камень, голый и облицованный, из которого были сложены и городские стены и здания, тут и там в падавшем под углом свете уходившего весеннего дня оживлялся крашенной в розовый или бледно-зеленый цвет штукатуркой и деревянными дверями и ставнями, выкрашенными густо-красным, синим или зеленым.
"Этот свет можно пить как вино, пьянея от красок", подумала Иста, когда их лошади зацокали по узким улочкам.
Городской храм стоял перед маленькой площадью, выложенной неодинаковыми гранитными плитами, подогнанными друг к другу, как кусочки мозаики. Напротив, в здании, напоминавшем завещанный ордену старый особняк местного аристократа, Иста и ее спутники нашли семинарию Ублюдка.
На стук ди Кабона в досочных окованных двустворчатых дверях открылась маленькая дверца, и появился привратник. Первые приветствия ди Кабона он принял, обескураживающе покачав головой. Ди Кабон на пару минут исчез внутри. Затем обе створки широко распахнулись, и конюхи и посвященники кинулись помогать путникам с лошадьми и багажом. Лошадь Исты ввели внутрь. Три яруса замысловатых деревянных балкончиков выросли над мощеным двором. Служитель в белом торопился поднести посадочную скамеечку. Старший жрец поклонился и произнес слова скромного приветствия. Произнес он имя Серы ди Ахело, но Иста на сей счет не обольщалась -- расшаркивался он перед Истой ди Чалион. Возможно, ди Кабон был менее скрытен, чем она хотела бы, но несомненно благодаря этому они получили лучшие комнаты, старательных слуг, наилучший уход для своих уставших лошадей.
Воду для омовения практически по пятам внесли в комнату, куда сопроводили Исту и Лисс. Просторных комнат, как подозревала Иста, в семинарии не было, но в этой было место для кровати, низкой выдвижной постели, стола и стульев, и балкончика с видом на городскую стену и речку, находившихся позади этого здания. Вскоре обеим женщинам на подносах принесли еду, в том числе торопливо составленные букеты с синими и белыми цветами в горшочках по случаю весны.
Взяв с собой после ужина свою служанку и Ферду с Фойксом в качестве эскорта, Иста вышла на закат погулять по городу. Два офицера-посвященника в голубых туниках и серых плащах, носившие мечи не с чванством, но с настороженностью, являли собой красивую пару, и не мало головок казилкасских дев, да и матрон, поворачивались им вослед. Ростом и походкой Лисс в том почти равнялась с братьями ди Гура, демонстрируя юность и здоровье, заставлявшие шелка и драгоценности казаться безвкусными игрушками. Иста чувствовала себя окруженной такой великолепной свитой, как не была никогда при королевском дворе.
Планировка храма была обычной, разве что меньшего масштаба: четыре купола-лепестка, по одному на каждого члена Святой Семьи, вокруг открытого дворика, где горел священный огонь в главном очаге, и с отдельно стоящей позади зала Его Матери башней Ублюдка. Стены были выстроены из серого местного камня, хотя своды крыши были из великолепного резного дерева, где вдоль балок творился небольшой разгул ярко раскрашенных демонов, святых, священных животных и растений, подобающих каждому из богов. За отсутствием прочих развлечений, все присутствовали на вечерней службе. От богов Иста устала, но пение, она должна была признать, доставляло удовольствие. Ощущение благочестия было лишь чуточку подпорчено тем, что хормейстер периодически оглядывалась на Исту, ожидая ее реакции. Иста, внутренне вздохнув, изобразила улыбку и кивок, чтобы унять ее волнение.
Три дня езды утомили и людей и животных, назавтра они остаются отдыхать здесь. Едва заметное облегчение, казалось, прокралось в душу Исты, -- из-за солнечного света ли, физической нагрузки, веселой молодой компании или расстояния от Валенды -- она едва ли знала, но была за это благодарна. Она скользнула под пуховое стеганое одеяло, и узкая кровать показалась ей роскошней многих других куда более богато украшенных, но менее уютных кроватей королевских замков, и впервые она заснула прежде, чем Лисс перестала вертеться в постели с боку на бок.
***
Иста спала и понимала, что это сон.
День, поздняя весна или ранняя осень. Она пересекает мощеный двор замка. Каменный сводчатый проход идет по периметру двора, великолепные алебастровые колоны покрывает резной рисунок из цветов и лиан в рокнарском стиле. Солнце стоит высоко и сияет жарко. Тени -- черные контрастные пятна у ее ног. Она взбирается... нет, парит вверх по каменной лестнице в конце, ведущей над сводчатым проходом к деревянной галерее и вдоль нее. В дальнем конце -- комната. Она медленно проходит внутрь, не открывая резной двери, которая, кажется, расступается и смыкается вокруг ее кожи как вода.
В комнате сумрачно и прохладно, но решетка света падает сквозь ставни на плетеные ковры, заставляя приглушенные цвета почти полыхать. В комнате -- кровать. На кровати -- силуэт. Иста, как призрак, подплывает ближе.
Силуэт оказывается мужчиной, то ли мертвым, то ли спящим, но очень бледным и недвижным. Его длинное, стройное тело облачено в некрашеный холщевый халат, запахнутый на груди и обвязанный вокруг талии холщевым поясом. На левой стороне груди сквозь ткань сочится пятно темно-красной крови.
Несмотря на проволочную вытянутость скелета, лицевые кости почти изящны: широкий лоб, тонкая челюсть, чуть заостренный подбородок. На коже нет ни рубцов, ни пятен, но тонкие морщинки пересекают лоб, обрамляют губы, исходят от глаз. Темные прямые волосы откинуты со лба, линия волос высока и отступает. По подушке волосы спускаются на плечи как ночная река, покрытая рябью лунных отсветов, от серебристых прядей. Широкие брови изгибаются дугой, нос прямой, губы раздвинуты.
Призрачные руки Исты развязывают пояс и отгибают край халата. На груди волосы редки, но сгущаются в промежности. Гнездящийся там орел -- что надо, и Иста улыбается. Но рана под левой грудью зияет, словно маленький темный рот. Она видит, как оттуда начинает источаться кровь.
Она прижимает ладони к темной щели, чтобы зажать поток, но красная жидкость просачивается меж белых пальцев. Неожиданный поток, омывая грудь, алой волной расползается по простыням. Глаза его открываются, он видит ее, и делает судорожный вдох.
Иста проснулась, вскочила, и костяшками пальцев заткнула себе рот, чтоб заглушить рвущийся крик. Она была готова почувствовать вкус горячей и липкой крови, и почти испугалась, его не ощутив. Тело взмокло от пота. Сердце колотилось, и она задыхалась, как после пробежки.
В комнате было темно и прохладно, но лунный свет сочился мквозь щели меж досок закрытых ставней. На койке забормотала и перевернулась Лисс.
Иста вцепилась себе в волосы, распахнула рот и безмолвно закричала.
-- Будь проклят! Кто бы то ни был из Вас. Будь проклят ты один и все пятеро. Убирайтесь из моей головы. Убирайтесь из моей головы! -- выдохнула она.
Лисс издала слабый кошачий стон и сонно пробубнила:
-- Леди? Вы в порядке?
Моргая, она привстала на локте.
Иста сглотнула, чтобы обрести контроль, и прочистила сдавленное горло.
-- Просто странный сон. Спи, Лисс.
Лисс согласно хмыкнула и снова отвернулась.
Иста снова легла, прижимая пуховое одеяло к телу, наплевав, что она взмокла от пота.
"Все начинается снова?"
"Нет. Нет. Я не возьму." Она дышала с трудом и глотала слезы, едва сдерживаясь от того, чтоб разразиться рыданиями. Через несколько минут дыхание ее выровнялось.
Кем был тот мужчина? Она в жизни никогда его не видела, в этом она была уверена. Хотя, мгновенно бы его узнала, если бы когда-нибудь увидела вновь. Прекрасные черты его лица каленым железом врезались в разум, как тавро. И... и остальное тоже. Был он враг? Друг? Знамение? Чалионец, ибранец, рокнарец? Высокородный или нет? Что значил зловещий поток крови? Ничего хорошего, в этом можно было не сомневаться.
"Чего бы Ты не хотел от меня, я не смогу. Я доказала это прежде. Уходи. Уходи".
Долго она лежала, содрогаясь. Лунный свет сменился предрассветной дымкой, прежде чем она вновь уснула.
***
Иста была разбужена не тем, как Лисс выскользнула, а как тихонько вернулась обратно. Она была смущена, когда оказалось, что ее служанка позволила ей проспать утренние молитвы, что было грубо не только для паломника, неважно, настоящего или притворщика, но и для доброго гостя.
-- У вас был такой утомленный вид, -- извинилась Лисс, когда Иста распекла ее. -- Кажется, вы плохо спали этой ночью.
Действительно. Иста должна была признать, что была рада дополнительному отдыху. Завтрак принес ей на подносе кланяющийся служитель, что тоже было необычно для паломницы, тем более такой копуши, что пропустила начало утра.
Одевшись, и когда волосы были уложены в чуть более замысловатую прическу, чем обычно -- не слишком похожую на лошадиную, как она надеялась -- она прогулялась с Лисс по старому особняку. Они оказались теперь в залитом солнцем дворе.
Сидя на скамье у стены, они наблюдали, как обитатели школы -- студенты, учителя и слуги -- торопились по своим делам. Что еще нравилось Исте в Лисс, решила она, это что девушка не была болтушкой. Она общалась достаточно вежливо, когда к ней обращались. Это напоминало о времени, когда она сама без негодования погрузилась в умиротворяющее молчание.
Иста почувствовала хладное дуновение на шее от стены, к которой прислонилась: одно из приведений этого места. Призрак вился вокруг нее как кот, ищущий ласки, и она почти было подняла руку, чтобы отпугнуть его, но ощущение исчезло раньше. Какой-то несчастный дух, позабытый или отвергнутый богами, или как-то затерявшийся. Новые призраки некоторое время сохраняли форму, которую имели при жизни, часто неистовую, яростную, жестокую, но со временем все они приходили к этому угасающему, бесформенному, медленному забвению. Для такого старого здания здешние призраки казались немногочисленными и безмятежными. В крепостях, таких как Зангр, обычно было много хуже. Иста безропотно сносила свою затянувшую чувствительность до тех пор, пока такие затерянные души не обретали форму перед ее внутренним взором. Увидеть такой дух значило бы, что дыхание кого-то из богов слишком близко, что ее второе зрение незаметно возвращается, как и все, что за этим следует.
Иста вспомнила внутренний двор из своего сна. Этого места она прежде не видела, в этом она была уверена. Равно как и в том, что место это существует. Чтобы избежать... избежать его наверняка, нужно было всего лишь заползти обратно в замок Валенды, оставаться там и гнить заживо.
"Нет. Я не вернусь".
От этой мысли ей стало неспокойно, и она поднялась и побрела по школе. Лисс покорно шла по пятам. Многие служители и жрецы, проходившее мимо по балюстраде и в коридорах, кланялись и улыбались, из чего она заключила, что результат опрометчивости ди Кабона теперь разделяют довольно многие. То, что полсотни совершенных незнакомцев старательно перед нею притворялись, казалось странным образом раздражающим.
Они заглянули в анфиладу комнатушек, заполненных книгами, которыми были напиты полки и завалены столы: вожделенная библиотека ди Кабона. К ее удивлению, Фойкс ди Гура свернулся в кресле у окна, уткнувшись в томик носом. Он поднял глаза, сморгнул, поднялся и отвесил легкий поклон.
-- Леди. Лисс.
-- Не знала, что вы читаете теологию, Фойкс.
-- О, я читаю все подряд. Но это не только теология. Здесь сотни других вещей, некоторые из них весьма странные. Они здесь ничего не выбрасывают. Здесь есть целая запертая комната, где они хранят книги по колдовству и демонам и, э-э... непристойные книжки. В цепях.
Иста приподняла брови.
-- Чтобы их нельзя было открыть?
Фойкс сверкнул ухмылкой.
-- Чтобы их нельзя было утащить, как мне кажется, -- он протянул книгу, что держал в руке. -- Здесь еще много подобных стихотворных романов. Могу найти и для вас.
Вид у Лисс, удивленно оглядывавшейся на такое собрание книг в одном месте, большее, чем она когда-либо видела в жизни, был обнадеженный. Иста покачала головой.
-- Может быть, позже.
В дверь просунул голову ди Кабон, и сказал:
-- Ах. Леди. Хорошо. Искал вас, -- он протиснул внутрь свою тушу. Иста сообразила, что не видела его с момента приезда, даже на вечерней службе. Вид у него был изможденный, под глазами серые мешки. Что-то усиленно штудировал всю ночь? -- Я прошу... умоляю о приватной беседе с вами, если мне будет позволено.
Лисс оторвала взгляд от места в тексте, которое разглядывала через плечо Фойкса:
-- Должна я оставить вас, королева?
-- Нет. Правильным поведением фрейлины в случае, если ее хозяйка желает приватно побеседовать с каким-нибудь господином не из числа ее ближайших родственников, будет отойти так, чтобы не слышать разговора, но оставаться в поле зрения, или чтоб ее можно было позвать.
-- А, -- понимающе кивнула Лисс. Исте никогда не приходилось повторять своих наставлений. Может Лисс и была необучена, но пятеро богов, какое счастье иметь наконец в услужении кого-то, у кого мозги на месте.
-- Я мог бы почитать ей, здесь или в следующей комнате, -- немедленно вызвался добровольцем Фойкс.
-- М-м... - Ди Кабон указал на стол со стульями, видневшимися в арке в следующую комнату. Иста кивнула и прошла вперед него. Фойкс и Лисс снова уселись в уютное кресло у окна.
Она подозревала, что предстоит очередное обсуждение их священного странствия, а затем написание нудных писем ди Феррею, чтобы поставить его в известность о запланированном маршруте. Ди Кабон поддержал ее стул, затем обогнул стол и уселся сам. Она слышала, как голос Фойкса забормотал в соседней комнате, слишком тихо, чтобы отсюда можно было разобрать слова, но в ритме каких-то сильных, протяжных повествующих строф.
Ди Кабон, сложив ладони домиком перед собой на столе, некоторое время созерцал их, затем заглянул ей в лицо. Потом ровным голосом спросил:
-- Леди, зачем на самом деле вы отправились в паломничество?
От такого крайне прямолинейного начала брови Исты поднялись. Она решила ответить откровенностью за откровенность; откровенность королевам приходилось слышать редко, ее следовало поощрять.
-- Чтобы сбежать от своих сторожей. И от себя.
-- Значит, у вас на самом деле нет и не было никаких намерений молиться о внуке?
Иста поморщилась.
-- Во имя всех чалионских богов я так не оскорбила бы ни Изелль, ни мою внучку Исару. До сих пор помню, как распекали и стыдили меня за то, что я выносила Иасу дочь девятнадцать лет назад. Самобытная выдающаяся девушка - она теперь ярчайшая надежда, которой у королевства Чалион не было уже четыре поколения! -- Она уняла свой свирепый тон, который конечно же заставил ди Кабона отпрянуть. - Коль суждено появиться внуку, в свое время, я, разумеется, буду крайне рада. Но богов я ни о каком одолжении просить не стану.
Восприняв это, он медленно кивнул.
-- Да. Нечто подобное я начал подозревать.
-- Допускаю, несколько нечестиво пользоваться паломничеством как предлогом и злоупотреблять доброй охраной, одолженной мне орденом Дочери. Хотя ничуть не сомневаюсь, что я не первый человек, устроивший себе каникулы за счет богов. Мой кошелек более чем компенсирует Храму.
-- Это меня не заботит, -- отмахнулся ди Кабон от этих денежных соображений. -- Леди, я читал. Я советовался с начальством. Я много думал. Я... ладно, сейчас это неважно. -- Он набрал воздуха. -- Знаете ли вы, королева... осознаете ли вы... видите ли, у меня есть причины полагать, что вы, возможно, необычайно духовно одарены. -- Взгляд его теперь вдумчиво вглядывался в ее лицо.
Откуда такие причины? Что за загадочные подтасованные истории слышал этот человек? Иста откинулась назад, резко, но не совсем.
-- Боюсь, это не так.
-- Уверен, вы недооцениваете себя. Серьезно недооцениваете. Такого рода вещи, должен признать, редко случаются с женщинами вашего положения, но я понял, что вы крайне необыкновенная женщина. И я верю, что с молитвой, наставлением, созерцанием и обучением вы могли бы достичь пика духовной чувствительности, ощущения исполненного призвания, о которых... большинство из нас, носящих божественные цвета, лишь мечтаем в течение жизни. Такие дары с легкостью не отбрасывают.
Действительно, не с легкостью. Со всей неистовостью. Как во имя пяти богов пришла она к этому бредовому озарению? Она поняла, что страстное лицо ди Кабона пылает как у человека, охваченного грандиозной идеей. Уж не видит ли он себя гордым духовным наставником? Смутными оправданиями его не разубедишь в том, что он не призван помочь ей подготовиться к жизни некого святого служения. Его не остановишь ни чем, кроме голой правды. Желудок утонул. Нет.
Да. В конце концов, не в первый раз она исповедуется другому человеку, угодившему в сети богов. Может быть, с опытом становиться легче.
-- Вы ошибаетесь. Поймите, просвещенный, я уже прошла этой дорогой, до самого горшего конца. Я была святой, однажды.
Настал его черед резко отшатнуться в изумлении. Он сглотнул.
-- Вы были сосудом богов? -- Лицо его сосредоточено сморщилось. -- Это... кое-что объясняет. Нет, не объясняет. -- На секунду он схватился за волосы, но отпустил, не выдрав. -- Королева, я не понимаю. Как стали вы осененной богами? Когда случилось это чудо?
-- Давно, давным-давно. -- Она вздохнула. -- Официально, это история была государственной тайной. Государственным преступлением. Превратиться ли она со временем в сплетни или легенду, или будет схоронена навеки, я не знаю. В любом случае, делиться ею ни с кем не стоит, даже с вашим начальством. Или, если у вас будет причина так поступить, получите сперва разрешение канцлера ди Казарила. Ему известна вся правда.
-- Говорят, он очень мудр, -- сказал ди Кабон, распахнув глаза.
-- Что ж, в этом они правы, -- она помолчала, приводя в порядок мысли, воспоминания, подбирая слова. - Сколько лет вам было, когда знаменитый придворный короля Иаса, лорд Арволь ди Лютез, был казнен за измену?
Ди Лютез. Друг детства Иаса, брат по оружию, самый преданный слуга в течение всего его ужасно тяжкого тридцатипятилетнего правления. Могущественный, умный, храбрый, богатый, красивый, учтивый... Казалось, несть числа дарам, которыми боги, и король, осыпали блистательного ди Лютеза. Исте было восемнадцать, когда она вышла за Иаса. Иасу и ди Лютезу, его правой руке, было по пятьдесят. Женитьбу, вторую для стареющего короля, устроил ди Лютез, поскольку уже тогда были тревоги на счет Орико -- единственного выжившего сына и наследника Иаса.
-- О, я был юным ребенком. -- Поколебавшись, он прочистил горло. - Хотя позже, я слышал, как об этом говорили. Молва твердила, что... - внезапно осекся он.
-- Молва твердила, что ди Лютез соблазнил меня и за это умер от рук моего королевского супруга, так? -- холодно закончила она.
-- М-м, да, леди. Это... Это не...
-- Нет. Это неправда.
Он выдохнул в затаенном облегчении.
Ее губы раздвинулись.
-- Не меня любил ди Лютез в этом смысле, но Иаса. Я думаю, ди Лютезу нужно было стать мирским посвященником вашего ордена, а не святым генералом ордена Сына.
Вдобавок к незаконнорожденным, бродячим актерам, и прочим людям, оказывавшимся за бортом мира, орден Ублюдка был прибежищем тех, кому не было суждено соответствовать плодотворным отношениям между мужчиной и женщиной, за которыми присматривала Великая Четверка, но кто искал любви своего пола. С точки зрения разницы во времени, расстоянии и грехе было почти восхитительно наблюдать за выражением лица ди Кабона, когда он разгадал это уклончивое толкование.
-- Для вас, как молодой невесты, это, должно быть... было довольно трудно.
-- Тогда, да, -- признала она. -- Сейчас...
Она протянула руку и раскрыла ладонь, будто позволяла песку сыпаться между пальцев. - Это не относится к делу. Гораздо более тяжким для меня стало открытие, что с момента ужасной гибели отца Иаса, короля Фонзы, великое и странное проклятие легло на королевский дом Чалиона. И что я, не ведая, вовлекла в него своих детей. Никто мне не сказал, не предупредил меня.
Губы ди Кабона сложились буквой О.
-- Я видела пророческие сны. Кошмары. Некоторое время я думала, что схожу с ума. То время, что Иас и ди Лютез держали ее в этом ужасе, одну, безутешную. Тогда, да и сейчас, это казалось большей изменой, чем могут быть банальные жаркие объятия под простынями. - Я молилась и молилась богам. И мои молитвы были услышаны, ди Кабон. Я говорила с Матерью лицом к лицу так близко, как говорю сейчас с вами. -- Она вздрогнула при этом все еще полном непомерного накала воспоминании.
-- Великое благословение, -- выдохнул в благоговейном страхе.
Она покачала головой.
-- Великое несчастье. По указаниям богов, как они были даны мне, мы - ди Лютез, Иас и я - придумали рискованный ритуал, чтобы разбить проклятье, и отослать его богам обратно, откуда оно однажды пролилось. Но мы... Я, в тревоге и страхе, совершила ошибку, огромную и своенравную ошибку, и в результате ди Лютез скончался в середине ритуала. Колдовство, чудо, зовите как хотите, но ритуал сорвался и боги отвернулись от меня... Иас в панике пустил слух об измене, чтобы оправдать эту смерть. Так ярчайшая звезда его двора, его возлюбленный был убит и похоронен, а затем обесчещен, что опять же было убийством, потому что ди Лютез дорожил своей высокой честью больше жизни.
Ди Кабон наморщил лоб.
-- Но... разве посмертная клевета вашего мужа о лорде ди Лютезе не была также клеветою и на вас, леди?
Иста споткнулась об эту необдуманную прежде сторону вопроса.
-- Иас знал правду. Чье еще мнение имело значение? То, что мир понапрасну будет считать меня прелюбодейкой, казалось менее омерзительным того, что все знали бы, что я на самом деле убийца. Но Иас вскоре умер от горя, бросив меня, оставив меня стенать на пепелище несчастия, с затуманенным разумом и проклятой поныне.
-- Сколько лет вам было? -- спросил ди Кабон.
-- Девятнадцать, когда это началось. Двадцать два, когда закончилось. - Она нахмурилась. Когда все началось, тогда казалось, что это так...
-- Вы были очень молоды для такого огромного бремени, -- заметил он, почти озвучив ее собственные мысли.
Она поджала губы, не соглашаясь.
-- Офицеров, таких как Ферда и Фойкс, посылают сражаться и умирать в таком же возрасте. Я была старше, чем сейчас Изелль, которая теперь несет на своих хрупких плечиках все королевство Чалион, не только женскую долю.
-- Но не одна. У нее прекрасные придворные, и королевич-консорт Бергон.
-- У Иаса был ди Лютез.
-- Кто был у вас, леди?
Иста замолчала. Никак не могла вспомнить. Неужели она была так одинока? Она покачала головой, сделала вдох:
-- Со следующим поколением пришел другой человек, более смиренный и великий, чем ди Лютез, более глубоко ума, лучше подходящего для решения задачи. Проклятье было разбито, но не мной. Увы, не раньше, чем из-за него погиб мой сын Тидез -- из-за проклятья, из-за того, что я не смогла снять его, пока он был ребенком, из-за предательства тех, кто должен был оберегать его и направлять. Три года назад, трудами и жертвами других, я была освобождена от моего долгого рабства. Для тихой жизни в Валенде. Невыносимо тихой. Я не стара...
-- Конечно нет, миледи! Вы до сих пор очень милы! - протестующе замахал пухлыми руками ди Кабон.
Она сделала резкий жест, отрезая это неверное толкование своих слов.
-- Моей матери было сорок, когда родилась я, ее последний ребенок. Теперь мне сорок, я у истока ее смерти. Одна половина жизни лежит позади меня, половина, украденная у меня великим проклятьем Фонзы. Другая -- лежит передо мной. Должна ли состоять она из одного лишь долгого, медленного угасания?
-- Конечно же, нет, леди!
Она пожала плечами.
-- Уже дважды я совершила эту исповедь. Возможно, третий раз меня освободит.
-- Боги... Боги прощают многое истинно раскаивающемуся сердцу.
Улыбка ее сделалась горькой, как одинокая слеза.
-- Боги могут прощать Исту весь день напролет. Но если Иста не прощает Исту, боги могут пойти и удавиться.
Он тихо охнул. Но как истинно верующее существо, он должен был попробовать еще.
-- Но, отворачиваясь так, смею я сказать, королева, вы предаете свой дар!
Она наклонилась вперед и понизила голос до сухого рыка.
-- Нет, просвещенный. Вы не смеете.
После этого он откинулся, и несколько секунд был очень молчалив. Наконец, его лицо снова сморщилось.
-- Как быть с вашим паломничеством, королева?
Она поморщилась и махнула рукой.
-- Выбирайте маршрут к самым щедрым столам, если хотите. Ведите нас куда угодно, лишь бы не возвращаться в Валенду. -- Лишь бы не возвращаться Исте ди Чалион.
-- Когда-нибудь вы должны будете вернуться домой.
-- Я бы сбросилась с обрыва, если бы не приземлилась при этом в руки богов, которых не желаю видеть снова. Этот путь закрыт. Придется жить. И жить. И жить дальше... -- Она остановилась, повышая голос. -- Мир есть прах, а боги -- ужас. Скажите, просвещенный, куда еще мне отправиться?
С широко распахнутыми глазами, он потряс головой. Она запугала его, и теперь сожалела об этом. Раскаиваясь, она похлопала его по руке.
-- По правде, несколько дней путешествия принесли мне облегчение большее, чем минувшие три года безделья. Возможно, побег мой из Валенды начался как судорожный вдох, с каким тонущий человек прорывается вверх из воды, но я верю, что начинаю дышать, просвещенный. Возможно, паломничество станет для меня лекарством, несмотря на мое отношение.
-- Я... я... Да помогут пятеро богов, чтоб было так, леди.
Он осенил себя. По тому, как дрожала его рука в каждом месте священного прикосновения, она могла сказать, что, в этот раз, это был не просто ритуальный жест.
Она почти почувствовала искушение рассказать ему о своем сне. Но нет, это только снова побудит его к деятельности. Для одного дня бедному юноше безусловно хватит впечатлений. Щеки у него стали совсем бледные.
Он одернул руку, вытянутую на половину для жеста безмерного уважения.
-- Нет. Ни теперь. Ни тогда. Никогда.
Он сглотнул, неуклюже превратил свое прощание в нервный поклон, и убежал.