Раннее утро Иста провела за разбором гардероба вместе с Лисс в поисках одежды пригодной для дороги, а не просто для королевы. Многие вещи давно залеживались в шкафах и сундуках, но скромных одежд было мало. Богато украшенные и изящные платья, от которых Лисс морщила носик, моментально отправлялись в кучу отвергнутых нарядов. Исте удалось собрать костюм для поездки верхом из гетр, раздвоенной юбки, жакета и камзола в которых не было ни клочка зеленого Материнского цвета. В конце концов, они безжалостно спихнули подбор гардероба Исты на фрейлин и служанок, чтобы скандал поутих, и в итоге наконец-то получили аккуратную кучку одежды -- практичной, простой, пригодной к стирке, к тому же ее оказалось немного.
Лисс явно было счастлива оказаться отправленной в конюшню, чтобы отобрать самых лучших верховых лошадей и мула под кладь. Одного мула. К середине дня лихорадочная одержимость Исты окончилась тем, что обе женщины были одеты в дорогу, лошади оседланы, а мул нагружен. Братья ди Гура встретили их посреди булыжной мостовой двора, когда въехали в ворота замка, возглавляя десяток всадников в одеждах ордена Дочери и ди Кабона, едущего следом на белом муле.
Конюхи подвели лошадь королевы к посадочной скамейке. Лисс с легкостью взлетела на свою высокую гнедую без посторонней помощи. На заре своей жизни Иста часто ездила верхом -- выезжала на охоту на весь день и танцевала всю ночь до захода луны, при блистательном дворе короля, когда впервые туда прибыла. Слишком уж долго она была прикована к постели в замке ушедших лет и скорбных воспоминаний. Режим чуть полегче, чтобы восстановить форму -- это именно то, чего она хотела.
Просвещенный ди Кабон довольно долго слезал со своего мула, чтобы встать на посадочную скамейку и вознести молитву, к счастью краткую, и благословить путешествие. Иста склонила голову, но не раскрыла рта. Ничего мне не нужно от богов. Мне хватило их прежних даров.
Понадобилось всего лишь четырнадцать человек и восемнадцать животных, чтобы она отправилась в путь. А как же те паломники, которым для этого хватало не больше, чем посоха и заплечного мешка?
Леди ди Хьюлтар и все фрейлины и служанки Исты толпой двинулись по двору, не для того, чтобы пожелать ей доброго пути, как оказалось, а чтобы многозначительно всплакнуть ей вослед в последней и безусловно противоположной по результату мольбе передумать. Перед лицом всего, что свидетельствовало об обратном, леди ди Хьюлтар вскричала:
-- Ох, она же несерьезно! Остановите ее во имя Матери, ди Феррей!
Стиснув зубы, Иста дала отскочить их причитаниям от спины будто скользнувшим по кольчуге стрелам. Белый мул ди Кабона покинул арку ворот и двинулся вниз по дороге спокойной иноходью, но даже не смотря на это голоса все еще стихали позади, пока наконец не стали неслышны. Мягкий весенний ветер колыхал волосы Исты. Она не обернулась.
***
Они едва успели доехать до постоялого двора в Палме до заката. Как же много времени прошло с тех пор, вспоминала Иста, когда ей помогали спешиваться с лошади после дня, целиком проведенного в седле, на охоте или прогулках. Лисс, откровенно скучавшая от безмятежного паломнического темпа, спрыгнула с лошади так, будто весь день валялась на кушетке. Фойкс явно оправился от окоченения, причиненного ранами раньше, во время поездки с братом. Даже ди Кабон ходил не вразвалку, будто у него ничего не болело. Когда жрец предложил ей опереться на его руку, Иста с благодарностью согласилась.
К счастью, ди Кабон отправил вперед человека договориться для путешественников о ночлеге и еде, поскольку постоялый двор оказался маленьким. Другой группе людей -- компании лудильщиков -- как раз отказывали. Здание, прежде бывшее узким укрепленным крестьянским домом, теперь расползлось дополнительным крылом. Братьям ди Гура и жрецу предоставили одну комнату на троих, Исте и Лисс -- другую, а оставшимся гвардейцам предоставили соломенные тюфяки на чердаке конюшни. Ночь была теплой, и неудобств это не доставляло.
Хозяин с супругой накрыли два стола возле святого источника в рощице за домом и щедро развесили на деревьях фонари. Гутой мох и папоротники, колокольчики и белые звезды цветков кровяного корня, переплетение веток и мягкое журчание бегущей по гладким камням воды представляли собой куда более уютную трапезную, чем те, где ей доводилось сиживать в течение многих лет, решила Иста. Они омыли руки в принесенной в медном тазике воде из источника, освященной жрецом, и в иных благовониях не было нужды. Жена хозяина славилась своим кладовым хозяйством.
Пара слуг таскали тяжелые подносы и кувшины: свежий хлеб и сыр, жаркое из утки и баранины, сосиски, сушеные фрукты, свежие травы и весенняя зелень, яйца, черные оливки и оливковое масло с севера, яблочные пироги с орехами, молодой эль и сидр -- простая пища, но весьма сытная. Ди Кабон свершил одобрительный набег на эти подношения, и даже аппетит Исты, месяцами пребывавший в оцепенении, энергично напомнил о себе. Когда она наконец разделась и легла возле Лисс в небольшую чистую кровать в комнате под свесом крыши, она уснула так скоро, что на следующее утро едва помнила как засыпала.
***
Подъем, как только ранний свет упал сквозь приоткрытую створку окна, оказался ненадолго затруднен. По совершенно закоренелой привычке Иста некоторое время стояла молча, словно кукла, и ждала, когда ее оденут, пока наконец не сообразила что ее новой служанке требуются указания. С этой точки зрения разобраться с одеждой и одеться самостоятельно оказалось легче, хотя она и попросила помощи с рядом застежек. На некоторое время они запнулись на прическе Исты.
-- Я не знаю, как нужно укладывать волосы леди, -- призналась Лисс, когда Иста протянула ей щетку и села на низкую скамейку. Она задумчиво оглядела серую гриву волос, свисавшую до талии. Иста, возможно опрометчиво, перед сном распустила аккуратную, тугую, замысловатую прическу, сплетенную прежней фрейлиной. За ночь вьющиеся от природы волосы взяли свое и теперь начинали путаться, возможно даже сбиваться в колтуны и рваться.
-- У тебя, по-видимому, есть собственные, что ты с ними делаешь?
-- Ну, заплетаю в косу.
-- А еще?
-- Заплетаю в две косы.
Иста на секунду задумалась.
-- Лошадей ты укладываешь?
-- О, да, миледи! Свернутые улиткой косички, и украшенные лентами, и узелки на челке с жемчужинами на День Матери, и узелки-кисточки на Сыновний День вдоль гривы с вплетенными перьями, и...
-- На сегодня заплети одну косу.
-- Да, миледи, -- с облегчением выдохнула Лисс. Руки ее были быстры и проворны, она была гораздо шустрее прежних фрейлин Исты. Результат... Ну, для скромной Серы ди Ахело был достаточно пригож.
Все встретились в рощице для заутрени, это было начало первого полного дня паломничества Исты. Вообще, утром это было можно назвать лишь из вежливости, поскольку солнце было в небе уже насколько часов над гостями постоялого двора. Хозяин с женой и всеми детьми и прислугой тоже появился на церемонии, поскольку посещение жреца выдающейся учености несомненно было событием редкостным. А помимо этого, более цинично подумала Иста, была вероятность, что получи он достаточно похвалы, жрец мог порекомендовать и другим паломникам это место явно меньшей по своей святости притягательности.
Поскольку святой источник был посвящен Дочери, ди Кабон встал на берег ручейка в покрытой солнечными пятнышками тени и начал краткую весеннюю молитву из книжицы, которую он возил в седельной сумке, для случавшихся время от времени богослужений. Точно, почему же этот источник был посвящен Даме-Весне, было слега неясно. Хозяин двора утверждал, что это подлинное тайное местоположение чуда девственницы с кувшином воды, но Иста сочла такое утверждение чуть неубедительным, поскольку, насколько ей было известно, по меньшей мере еще три места в одном только Чалионе претендовали на эту легенду. Но красота местечка безусловно была достаточным извинением ее святой репутации.
Ди Кабон -- его запятнанная ряса казалась почти белой в таком чистом свете -- убрал в карман книжицу и прочистил горло перед утреней проповедью. Поскольку столы за его спиной были накрыты и ожидали, когда после молитв подадут завтрак, Иста была уверена, что назидания будут лаконичны.
-- Поскольку это начало духовного странствия, я вернусь к истории начал, известную всем нам с детства. -- Жрец закрыл на миг глаза, словно наводя порядок в своей памяти. -- Вот эта история как ее излагает Ордол в своих письмах к юному королевичу ди Брахару.
Он распахнул глаза, и его голос обрел ритм рассказчика.
-- Вначале был мир, и мир был пламя, грозное и текучее. Остывало пламя, рождалась материя и обретала многую твердь и прочность -- огромный шар с огненным сердцем. Из огня в сердце мира медленно взросла Душа Мира.
Но око не узрит самое себя, даже око Души Мира. Так Душа Мира делилась надвое, дабы постичь себя, и так стали Мать и Отец. И с этим сладостным пониманием впервые стала возможна любовь в сердце Души Мира. Любовь стала первым плодом, каким мир духов одарил вещный мир, что был его истоком и основой. Но не последним, ибо потом была Песня, затем Речь.
Ди Кабон коротко усмехнулся и сделал очередной протяжный вдох.
-- И стали Мать и Отец меж собой управлять миром, ибо существование оного не могло быть вновь уничтожено огнем и хаосом и кипучим разрушением в один миг. И от первой любви своей друг к другу родили они Сына и Дочь, и делили они меж собой времена года мира, каждое своей особой и неповторимой красы, каждому свое правление и попечение. И в гармонии и надежности нового порядка материя мира обретаться стала смелостью и сложностью. И от устремления ее к прекрасному взросли растения и животные и люди, и материя искала путь, как вернуть дары духов в мир духов, как влюбленные обмениваются медальонами.
Удовлетворение мелькнуло на жирных чертах ди Кабона и он чуть понизил интонацию, увлекаясь рассказом. Иста подозревала, что близиться его любимая часть.
-- Но огонь в сердце мира содержал разрушающие силы, что нельзя было отрицать. И из этого хаоса восстали демоны, вырвавшиеся наружу и вторгшиеся в мир и охотившиеся на новые хрупкие души, растущие там, как горные волки охотятся на овец с равнин. То было время Великих Колдунов. Порядок мира нарушился, и зима и весна и лето и осень смешались друг с другом. Засуха и потоп, лед и пламя грозили жизням людским и жизням всех чудесных растений и созданий искусных, которых пораженная любовью материя возложила на алтарь Души Мира.
И однажды могучий демон-повелитель, мудрый и нечистый оттого, что пожрал многие души людские, пришел к человеку, одиноко живущему в маленькой хижине в лесу. Подобно коту, что играет с мышью, принял он гостеприимство нищего и ждал своего часа, чтобы прыгнуть из поношенного тела, в котором был, в свежее. Ибо человек, хоть и был в лохмотьях, был красив: взгляд его был как укол меча, а дыхание благоухало.
Но повелитель демонов был смущен, когда принял глиняную чашку вина и выпил одним глотком и изготовился к прыжку. Святой поделился собственной душой, излил ее в вино, и предложил ее демону по доброй своей воле. И так было, и обрел демон душу и все дары ее прекрасные и горькие.
Пал повелитель демонов на пол лесной кельи и взвыл со всем удивлением криком рожденного дитя, ибо в тот миг рожден он был в мир духов и в мир материи сразу. И взяв тело отшельника, но не украв и не отняв по зависти, ибо то был дар доброй воли, в ужасе промчался он сквозь лес к своему колдовскому замку и спрятался.
Много месяцев ежился он там в страхе от самого себя, но постепенно великодушный святой начал обучать его красоте добродетели. Святой был приверженцем Матери, и воззвал к Ее милости дабы излечит демона от греха его, ибо с даром свободы воли согрешение возможно стало, и жгучий стыд его, мучивший демона так, как ничто прежде. И меж уколами греха и проповедями святого стала душа демона обретать честность и силу. И великий колдун-паладин с благословенной лентой Матери, трепещущей на латном рукаве, двинулся он в мир материи, и сражался со злобными бездушными демонами от имени богов там, куда не могли Они прийти.
Великодушный демон стал защитником Матери и полководцем ее, и она любила его безмерно за сверкающее благородство души его. И так началась великая битва, дабы очистить мир от неистового буйства демонов и восстановить прядок времен года.
Прочие демоны убоялись его и попытались объединиться против него, но не могли, ибо сотрудничество не в их природе было. Но все равно натиск их был ужасен, и великодушный демон, возлюбленный Матери, пал на поле последней битвы.
Так рожден был последний бог, Ублюдок, любимое дитя богини и великодушного демона. Одни говорят, рожден Он был накануне последнего сражения, став плодом воссоединения на Ее великом ложе, другие говорят, скорбящая Матерь собрала разбросанные дорогие останки великодушного демона на поле битвы и смешала их с кровью Своей, и так создала Ублюдка великим искусством Своим. Как бы то ни было, Сын их, получил ото всех богов в управу и дух и материю, ибо наследовал Он в услужение демонов, что отец Его великой жертвой своей покорил и поработил и так вычистил от них мир.
-- А что безусловно ложь, -- продолжил ди Кабон куда более прозаичным тоном, не говоря уж о сквозившем раздражении, - так это квадринская ересь: дескать великодушный демон овладел Матерью силой и так зачал в Ней Ублюдка против Ее великой воли. Непристойная, бестолковая и нечестивая ложь...
Иста точно не знала, процитировал ли он Ордола или же это был его собственный комментарий. Он прочистил горло и закончил боле официально:
-- Так заканчивается сказ о пришествии пяти богов.
Исте доводилось слышать разные вариации сказания о богах, кажется, до сотни раз со времен детства, но она должна была признать, что в повествовании ди Кабона это старой истории было такое красноречие и искренность, что история, кажется, предстала почти внове. Разумеется, большинство версий в совокупности не уделяли Ублюдку больше места в рассказе, чем всей остальной Святой Семье вместе взятой, но людям позволено иметь любимцев. Неожиданно для себя Иста была тронута.
Ди Кабон вернулся к ритуалу и произнес пятикратное прошение, обращаясь к каждому из богов за подобающими дарами, направляя молитвы собравшихся взамен. От Дочери - роста, учения и любви. От Матери - детей, здоровья и исцеления. От Сына - доброго товарищества, охоты и урожая. От Отца - детей, справедливости и легкой смерти в урочный час.
-- А Ублюдок дарует нам... - сорвался на распевный крик церемонии голос ди Кабона, впервые запнулся, и замедлился, -- в отчаянной нужде нашей малейшие дары: гвоздь для подковы, стержень для тележной оси, шип для сочленения, холм на горном пике, поцелуй в отчаянии, одно верное слово. Понимание -- во тьме. -- Он с испуганными видом моргнул.
Иста щелкнула подбородком, на секунду показалось, что позвоночник заледенел. Нет. Нет. Здесь нет ничего, ничего нет, ничего нет! Ничего, вы слышите? Она заставила себе медленно выдохнуть.
Концовка была необычной. Большинство молитв просили о том, чтобы внимание пятого бога прошло стороной, хозяина внесезонных бедствий, кем и был Он. Жрец торопливо осенил себя, прикоснувшись ко лбу, устам, пупку, паху и сердцу, широко расставив пальцы на груди над широким пузом, и осенил воздух, чтобы снискать благословения для всех собравшихся здесь. Люди, освободившись, заволновались и стали расходиться, кто-то заговорил вполголоса, кто-то поковылял к своим дневным обязанностям. Ди Кабон подошел к Исте потирая руки беспокойно улыбаясь.
-- Спасибо вам, просвещенный, -- сказала Иста, -- за такое доброе начало.
От слов одобрения он испытал облегчение.
- С превеликим удовольствием, миледи.
Он засиял пуще прежнего, поскольку слуги постоялого двора торопились принести блюда, обещавшие стать весьма обильным завтраком. Иста, слегка пристыженная превосходством стараний жреца над своим притворством и тем, что обкрадывает его неискренним паломничеством, по размышлении успокоилась, поскольку ди Кабону его работа явно была в радость.
***
Западный край Пальмы был плоской и бесплодной равниной с редкими деревцами, кучкующимися вдоль водных путей, разрезавших протяженные унылые просторы. Выпас скота, а не земледелие, был основным занятием старых укрепленных крестьянских усадеб кое-как разбросанных вдоль дороги, которой редко пользовались. Мальчишки с собаками приглядывали за овцами и рогатым скотом, и те и другие дремали на тенистых клочках в отдалении. Теплый полдень словно поддерживал протяжную тишь, приглашавшую не к путешествию, а к дреме, но, учитывая свой поздний выезд, спутники Исты продолжали проталкиваться сквозь мягкий и убаюкивающий воздух.
Когда дорога на время стала шире, оказалось, что Иста едет между здорово выносливым мулом ди Кабона с одной стороны и поджарой гнедой Лисс с другой. В качестве противоядия заразительной зевоты ди Кабона Иста задала ему вопрос:
-- Скажите, просвещенный, что же сталось с тем маленьким демоном, которого вы везли с собой, когда мы впервые встретились?
Ехавшая рядом Лисс, бросив стремена и ослабив поводья, повернулась, чтобы послушать.
-- О, все прошло хорошо. Я передал демона архижрецу Тариуна и мы наблюдали за его перемещением. Он благополучно оставил этот мир и теперь не здесь. Я собственно возвращался из Тариуна домой, когда заночевал в Валенде, ну и вот... -- Он дернул головой на цепочку всадников позади, подразумевая свою новую нежданную обязанность сопровождать королеву.
-- Демон? У вас был демон? - спросила Лисс с удивлением.
-- Не у меня, -- привередливо поправил жрец. - Демон был заключен в хорька. К счастью, такое животное не трудно контролировать. По сравнению с волком или быком. - Он нахмурился. - Или человеком, возжелавшим присвоить демонические силы.
Лисс поморщилась.
-- А как вы справляете демона из мира?
-- Отдаем кому-нибудь, кто уходит, -- вздохнул ди Кабон.
Секунду она морщилась, глядя на уши своей лошади, затем сдалась, не разгадав загадку.
-- Как это?
-- Если демон не стал слишком силен, самый простой способ возвратить его богам -- отдать в руки души, отправляющейся к богам. Тому, кто умирает, - добавил он, глядя на ее озадаченное лицо.
-- Ох, -- вымолвила она. И после паузы, -- Так... вы умертвили хорька?
-- Увы, все не так просто. Свободный демон, чей носитель умирает, просто перепрыгивает в другого. Видите ли, сбежавшая в мир материи стихийная сила не может существовать без существа из материи, чтобы воспользоваться его разумом и силой, поскольку по своей природе сама не способна сотворить такой порядок. Она может только украсть. По началу это безмозглое, аморфное, непорочно вредоносное существо вроде дикого животного, по крайне мере до тех пор, пока не почерпнет более замысловатых грехов от человека. В свою очередь, оно ограничено волей существа или лица, за счет которого кормится. Изгнанный демон всегда ищет поблизости для переселения душу посильнее, предпочитает существу малому создание покрупнее, животному - человека, человеку - человека более значительного, и становиться тем... кого пожирает, в каком-то смысле. Ди Кабон вздохнул, и показалось, погрузился в какой-то колодезь воспоминаний. - Но когда многоопытный жрец, или жрица, наконец, умирает в доме своего ордена, демона можно вынудить запрыгнуть в него. Если демон достаточно слаб, а жрец силен сердцем и разумом даже в свой смертный час, что ж, тогда задача решена. - Он прочистил горло. - Люди великой души и мудрости покидают наш мир и устремляются к своим богам. Хотя слабого человека демон может искусить колдовством и обещаниями продлить жизнь.
-- Редкая сила духа, -- сказала Иста чуть позже. Неужели он недавно наблюдал подобную необычайную картину у смертного одра? Похоже, так. Тогда ее не удивляло его настроение унылого смирения.
Ди Кабон сухо пожал плечами, признавая это.
-- Да. Не знаю, доведется ли мне когда-нибудь... К счастью, бродячие демоны -- редкость. Разве что...
-- Разве что? - подтолкнула его Лисс, когда показалось, что продолжения этой разряженной теологической лекции не последует.
Ди Кабон поджал губы.
-- Архижрец был крайне встревожен. Мой демон был третьим подобным беглецом, выловленным в этом году в одной только Баоции.
-- А сколько вы обычно отлавливаете? - спросила Лисс.
-- Не больше одного в год по всему Чалиону, по крайней мере, так было много лет. Последний серьезный прирост случился в день короля Фонзы.
Отец Иаса, дедушка Изель, покойный вот уже пятьдесят лет.
Иста вновь обдумала слова ди Кабона.
-- А что если демон окажется недостаточно слаб?
-- Да, именно, -- ответил ди Кабон. Некоторое время он молчал, глядя на безвольные уши своего мула, свисавшие по сторонам головы животного будто весла. - Именно по этому мой орден уделяет столько забот и прилагает столько усилий, чтоб убирать их, пока они еще маленькие.
Затем дорога сузилась, поворачивая к небольшому каменному мостику над зеленоватым потоком, и ди Кабон, вежливо кивнув Исте, подстегнул своего мула вперед.