Лоис МакМастер Буджолд

Авторское послесловие к сборнику "Майлз, секреты и сумятица"
("Miles, Mystery and Mayhem", Baen Books, декабрь 2001)

Произведения в этом томе сгруппированы по внутренней хронологии серии, которую я вряд ли могла себе вообразить, когда начинала писать первое из них. Я не только не знала тогда, насколько важные идеи появятся в моих более поздних книгах, я даже представить не могла, как долго продлится это "позже". Так что не было никакой интуитивной прозорливости, что они сложатся в единое по тематике целое, отражающее мои многочисленные размышления на тему развития человечества, размножения, биологической этики и проблем пола.

"Этан с Афона" был моим третьим романом, написанным в 1985 (напечатанным в 1986), "Цетаганда" - одиннадцатым (написан в 1995, напечатан в 1996), так что эти две вещи представляют собой разные срезы моей точки зрения на эту проблему, разделенные десятилетием. "Лабиринт" попадает между ними, он был написан в 1988 как часть намеченной мною коллекции повестей, "Границы бесконечности", опубликованной "Баен Букс" в конце 1989 г. Эта вещь в августе того же года появилась в журнале "Аналог", с замечательной обложкой и внутренней иллюстрацией работы Фрэнка Келли Фриса, художника, чьи работы всегда были для меня знаком "Здесь есть на что обратить внимание!" в дни моего отрочества, когда я сама читала "Аналог". С этим согласились и другие читатели: "Лабиринт" был отмечен читательским голосованием "Аналога" как лучшая повесть года.

В то время, когда я писала "Этана с Афона", я еще не опубликовала ни одного романа, хотя два готовых произведения ходили в этот момент среди нью-йоркских издателей. Хотя тогда мне удалось продать для публикации свой первый рассказ, и это так подняло мой боевой дух, что я принялась за третий роман. Я вся сосредоточилась на тех магических приемах, которые помогли мне добиться успеха, а одним из полученных мною советов было: "Напиши что-нибудь недлинное. Среди той кучи материалов, которая лежит на столе редактора в надежде на публикации, тонкие рукописи кажутся ему наименее устрашающими, и, быть может, он прочтет их скорее!" Итак, я определилась: длину текста я буду держать под жестким контролем. Я еще не была уверена, смогу ли я продать свои книги как серию, хотя мне очень нравилась та вселенная, которую я начала разрабатывать, и мне хотелось, чтобы следующая книга стала одной из этого ряда: не вытекающей из двух первых, но связанной с ними (если какой-нибудь редактор выпустит их в свет). Но что еще более важно - внутри своего первого романа, "Осколки чести", я бегло упомянула к качестве побочной линии сюжета идею маточных репликаторов. По здравому размышлению, они все более и более стали казаться мне тем кусочком технологии, который по-настоящему может изменить мир, и мне захотелось исследовать некоторые из возможных изменений.

Вынашивание ребенка вне тела - это не новая идея в научной фантастике. Олдос Хаклди первым прошел по этому пути еще в начале тридцатых годов в своем романе "О дивный новый мир!", но будучи тем, кем (и когда) он был, он использовал эту идею в основном как часть метафорического изучения специфичных для британцев классовых проблем. Я же была дочерью другой страны и другого времени, с совершенно иным взглядом на мир, и меня гораздо больше интересовали иные проблемы. Одним из самых важных моих убеждений было то, что - если взять человечество, как я его понимаю, - новые технологии всегда могут применяться более чем одним способом, отчего результаты будут еще более непредсказуемы, чем причины.

Очевидным следствием, вытекающим из идеи маточного репликатора, становится возможность существования обществ, где нарушается традиционная монополия женщин на воспроизведение. В нашем мире существуют полностью мужские сообщества - в армии, в тюрьме, в монастырях - но все они вынуждены поддерживать свою численность притоком людей из более обширных социальных групп, в которые сами включены. Подобная технология такую зависимость уничтожает. От идеи армии и тюрьмы я отказалась, поскольку они состоят из людей с искаженным взглядом на мир, ненормально склонных к насилию, а стала рассматривать монастырь как возможную модель исключительно мужского общества, поколения спустя имеющего благоприятную перспективу и жизнеспособного.

Тогда же - зимой 84-85 года - я побывала на новогодней вечеринке, которую устраивала одна из моих приятельниц, медсестра, и там мне удалось побеседовать по поводу этой зарождающейся у меня идеи с двумя людьми. Один был хирург, холостой и явный "мачо", другой - администратор больницы, у которого было двое собственных детей. Эти двое интересным образом представляли две стороны в споре насчет того, реально ли в этом случае будет создать колонию из одних мужчин. Хирург-"мачо" забраковал эту идею не раздумывая; тот же мужчина, которому пришлось реально растить собственных детей, был заинтригован и не так уж склонен настаивать, что мужчинам это не под силу. (Заметьте, что хирург не понимал, что тем самым порочит мужской пол: бахвалясь тем, что он не стал бы выполнять недостойную "женскую" работу, он одновременно считал себя и прочих мужчин венцом творения). В любом случае было ясно, что эта тема весьма горячая - по огромному интересу, который испытывает к ней самый широкий круг людей.

Десять лет спустя, в "Цетаганде", я исследовала совершенно несопоставимые последствия той же самой репродуктивной технологии, но в полностью другой общественной среде. Цетагандийские хауты используют репликаторы и связанную с ними генную инженерию, чтобы создавать целостный геном собственной расы как общее достояние, находящееся под строжайшим централизованным контролем. Пускай и рассеянный между множеством особей, геном рассматривается как произведение искусства, которое сознательно ваяют, словно скульптор - статую, его хранительницы - женщины хаутов. Куда они в конце концов придут, даже сами хаут-леди не смеют предполагать - и это одна из немногих их привлекательных черт.

Кроме того, "Цетаганда" позволила мне получить нечто очень важное для писателя, особенно если он пишет серию, - прокомментировать или раскритиковать те допущения, которые присутствовали в более ранних книгах. Изначально я завела цетагандийцев как закулисную силу, универсальных "плохих парней", которые будут строить козни против моих героев. Но тут барраярцы сами начали превращаться в "плохих парней" - с определенных точек зрения. Чем ближе я к ним подходила, тем многообразнее и полнее становилась картинка. Никто не является негодяем в своих собственных глазах; когда речь вплотную зашла о цетагандийцах, они тоже стали сложнее и неоднозначней. И я этим эффектом оказалась очень довольна.

"Лабиринт" вернул меня к базовому уровню этой темы; в конце концов, мы же говорим о человеческой жизни, а она бывает только одного размера. Одна для каждого. "Массы" - это чистая абстракция, придуманная сущность, даже менее весомая, чем авторские размышления, умозрительная конструкция весьма сомнительной морали. А жизни - не взаимозаменяемы. Или, как я говорила своей дочери, когда та училась водить: "Страховая компания "State Farm" купит мне новую машину. Но новой дочери она мне купить не может". (Ну, пока что не может...)

Это повесть дала мне возможность завершить описание проблем еще одним обществом: на этот раз, Архипелагом Джексона и тем, что он может извлечь из предлагаемых биологией новых вариантов. На этой планете вседозволенность капитализма дошла до крайности: власть закона, которую правительство поддерживает пушками, сменилась властью тех людей, у которых хватает денег, чтобы эти пушки нанять себе на службу. Здесь единственными ограничениями для биотехнологий служит фраза "а сколько денег за это заплатят". Из-за непредсказуемых результатов такая ситуация превращается в "шведский стол", возле которого писатель истекает слюной. А поскольку Майлз - мастер непредсказуемости и хаоса, этот персонаж и эта ситуация должны были найти друг друга, и так и случилось - в этой и последующих книгах.

Технология будущего, три общества и три результата: будут и еще, если мне позволят время и фантазия. Пока что во всех этих трех обществах тест на человеческую природу показал одно и то же, и генетика не имеет к этому никакого отношения. Никто не виновен в том, как именно он родился, - не важно, как. Нам нет необходимости бояться собственной технологии, если мы не совершим ошибку в определении источника своей человеческой сущности. Имеет значение не то, как мы пришли в этот мир, а то, что мы совершили потом.

Июнь 2001

Перевод (с) А.Ходош

Lois McMaster Bujold

Miles, Mystery and Mayhem (afrerword)
(Baen Books, December 2001)

The stories in this volume are grouped by an internal series chronology that I could scarcely have imagined when I wrote the first of them. Not only did I not know then how important certain ideas were going to be in my later work, I didn't realize just how long "later" was going to run. It is not quite serendipity that they also form a thematic unit, all touching variously on meditations of mine regarding human evolution, reproduction, bioethics, and gender issues.

"Ethan of Athos" was my third novel, written in 1985 (published 1986), "Cetaganda" my eleventh, written in 1995 (published 1996), making these two stories slices of my thinking on these issues exactly a decade apart. "Labyrinth" fell in between, written in 1988 to be part of a planned novella collection, "Borders of Infinity", which was published by "Baens Books" in late 1989. The story also appeared in "Analog" magazine that August with delightful cover and interior art by Frank Kelly Freas, an artist whose work always signaled "Fun fiction here!" to me back when I read "Analog" in my teens. Other readers must have agreed, because "Labyrinth" won the "Analog" reader's poll for best novella that year.

At the time, I wrote "Ethan of Athos", I had not yet sold any novels, though two completed works were making the rounds of New York publishers. I had, however, made my first short story sale, and on the boost to my morale so provided, I embarked on my third novel. I was grouping around for the magic trick by which I might break in, and among the advice I collected was "Try something short. The editors are less daunted by thinner manuscripts on their slush piles, and maybe they'll read it sooner!" So, I was determined to keep the length under strict control. I still wasn't sure I would be able to sell the books as a series, although I quite liked the universe I had begun to develop, so I also wanted the next thing to be series-optional, not dependent on the two prior books but connectable to them if some editor did see the light. But more importantly - in the course of my first novel, "Shards of Honor", I had tossed off as a mere sidebar the idea of the uterine replicator. Upon consideration, this appeared to me more and more a piece of technology that really did have the potential to change the world, and I wanted to explore some of those possible changes.

Extra-uterine gestation is not a new idea in SF. Aldous Huxley first use it way back in the early thirties in "Brave New World", but being who and where he was, used it mainly as a part of metaphoric exploration of specifically British class issues. I was a child of another country and time, with very different worldview, and other issues interested me a lot more. Primary among my beliefs was that, given humanity as I knew it, there wasn't going to be just one way any new tech would be applied - and that the results were going to be even more chaotic than the causes.

One obvious consequence of the uterine replicator was the possibility of a society where women's historical monopoly on reproduction would be broken. All-male societies exist in our world - armies, prisons, and monasteries to name three - but all must re-supply their populations from the larger communities in which they are embedded. This technology could break that dependence. I discarded armies and prisons as containing skewed, abnormally violent population, and instead considered monasteries as a possible model for all-male society both benign and, probably, viable over generations.

About this time - the winter of 1984-85 - I went to a New Year's Eve party given by a nurse friend, and fell into a conversation about some of these nascent ideas with two men. One was an unmarried and notably macho surgeon, the other a hospital administrator with two children of his own. The two men took, interestingly, opposite sides of argument of whether such an all-male colony could ever be workable. The macho surgeon rejected the notion out of hand; the man who'd actually had something to do with raising his own children was intrigued, and not so inclined to sell his gender short. (The surgeon, note, did not perceive that he was slandering his gender; in bragging about what he could not possibly do in the way of menial women's work, he was positioning himself and his fellows as ineluctably on the high-status end of human endeavor.) It was clear, in any case, that the topic was a hot one, of enormous intrinsic interest to a wide range of people.

A decade later, in "Cetaganda" I explored disparate consequences of the same reproductive technologies in a very different social milieu. The Cetagandan haut use replicators and associated genetic engineering to construct their race's entire genome as a community property under strict central control. Although spread among many individuals, the genome becomes conceptualized as a work of art being consciously sculpted by its haut-women guardians. Where this is finally going, even the haut women do not have the hubris to guess - one of their few saving graces.

In addition, "Cetaganda" allowed me to do something a writer can pull off especially nicely in a series - critique or comment upon the assumptions of earlier books. I had originally tossed off the Cetagandians as mostly-offstage and rather all-purpose bad guys to stir up some plot actions for my heroes. But the Barrayarans had started out as bad guys too, from a certain point of view. The closer I came to them, the more complicated their picture grew. No one is a villain in their own eyes; when I brought the story closer to the Cetagandians, they, too, became more complex and ambiguous. I was very pleased with the effect.

"Labyrinth" returned the themes to ground level; after all, these are people's lives we are discussing here, which come in one size only, Individual. The "masses" are a mere abstraction, a fiction with even less weight than author's musings, an intellectual construct of extremely dubious morality. And lives are not interchangeable. Or, as I told my daughter back when she was learning to drive: "State Farm will buy me a new car. They can't buy me a new daughter." (Not yet, anyway ...)

The novella also allowed me to ring the charges through still another social milieu: in this case, Jackson's Whole, and what it might do with the new biological options. On this planet, laissez-faire capitalism has gone completely over the top, as the rule of law enforced by governments with guns is replaced by the rule of guys with enough money to hire guns. Here, the only limits of biotechnology are "whatever money can buy." For chaotic results, this serves up a smorgasbord to make an adventure author's mouth water. Since Miles is the master of chaos, this was a character and a setting made to bring out the most in each other, and indeed they did, both here and later tales.

On future technology, three societies, three results: more to come, as my time and ingenuity permit. Yet in all these different societies, the test of humanity comes out the same, and it has nothing to do with genetics. No one can be guilty of their own birth, no matter what form it takes. We need not fear our technology if we do not mistake the real springs of our humanity. It's not how we get here that counts; it's what we do after we arrive.