Войны грядущего (Будущее военного искусства)

Л.М. Буджолд

перевод А. Гринберга

Прежде всего я хочу заявить, что я фантаст, а не футурист. Собравшись подготовить эти заметки, я обнаружила присущую им тенденцию развиваться в двух взаимоисключающих направлениях В качестве гражданина (и в качестве футуриста) я заинтересована в прежде всего в тех направлениях, которые могут привести к снижению риска войны и военной угрозы. В реальной жизни мне нравится скучать. Мои интересы как писателя-фантаста противоположны - создавать захватывающие сюжеты, часто полные насилия, которые проверяют на прочность моих героев... или убивают их, если это необходимо. Различие между автором и персонажем никогда не было более явным. Так что, боюсь, вас может сбить с толку то, что я меняю точку зрения в зависимости от того, относятся ли мои высказывания к миру фантазии, где мне гораздо уютнее (ведь при написании романа реальные люди не страдают) или к жизни и вариантам реального будущего.

Напомню, для начала, очевидную истину, что настоящая война - мерзкая штука; впрочем, не все доказательства этого столь же очевидны. Она дорогостояща, полна боли и бессмыслиц; было бы полезнее потратить те же деньги на практически любые другие цели. При мысли о войне у американцев обнаруживается своеобразное хроническое 'слепое пятно' - я замечала это почти в каждом споре "о женщинах в армии" в Usenet'е (из тех, что видела) - обсуждаемая ими теоретическая война всегда происходит где-то далеко, не здесь. Страны, которых война действительно коснулась, не могут себе позволить иметь космические программы; не могут привести человечество к звездам... или дать еще что-нибудь хорошее. Создание будущего - игра для богатых цивилизаций; бедные же способны только повторять прошлое. Еще и непреклонная логика конкуренции вынуждает все страны быть готовы- ми к войне не хуже их наименее просвещенных соседей; планка устанавли- вается, увы худшими, а не лучшими из нас.

Но мы здесь в качестве писателей-фантастов - что же насчет войн в фантастике? (Самое подходящее место для них.) Как мне кажется, писатели обычно пользуются одним из двух методов соз- дания сценариев вымышленных войн. Первый состоит в создании ксерокопии истории - берётся война из реального прошлого и используется близко к 'тексту' в качестве модели нашего вымысла. Это дает заведомую непротиворечивость и неплохо работает. Вдобавок, эрудированные читатели смогут получать удовольствие, начисляя себе баллы за распознавание источников.

Второй основной метод - как можно более приблизить своё мышление к подлинным принципам и правилам развития войн, которые выкристаллизовываются из понимания истории, а не простого её повторения. Обе эти системы существуют, подчиняясь нуждам сюжета, но вторая, всё же, более захватывающая, если заставить её работать. Что касается меня лично, в своей работе я исхожу из двух нижеследующих принципов 'осуществимости'.

Если география - мать стратегии, то отец её, безусловно, технология. Взаимодействуя между собой, география и технология определяют границы физически возможного, между которыми, в свою очередь, определяются границы возможного психологически и финансово. Если желания кого-либо из персонажей случайно превосходят его возможности - вот вам и краткий и действенный рецепт трагедии. Хорошие стратеги часто определяют границы 'ящика' своих возможностей именно на пересечении географии и технологии. Великие смотрят на стенки этого ящика и прикидывают, каким образом можно проникнуть сквозь них. История предоставляет нам массу захватывающих примеров подобных (в прошлом в основном географических) приключений: Евгений Савойский или Ганнибал, например, и их преодоления гор, 'которые невозможно перейти'. Или Т.Е. Лоуренс, который проигнорировал географию и повёл свои армии туда, куда они, в принципе, не могли пройти, ну и так далее.

Случаи из области технологии включают в себя как позитивные, так и негативные примеры, все эти истории о 'горячих головах' из числа младших офицеров (каким, например, был адмирал Риковер в истории США), отстаивавших новые средства и методы перед поколением старших офицеров, учившихся всему на прошлой войне и применявших не ложные уроки, но уроки, ложно понятые. Офицеров, возглавлявших свои новые, технически революционные технологические стратегии. Которые, разумеется, в свою очередь становились старыми... Замечу мимоходом, что новая технология побивает старую лишь до тех пор, пока подпитывается силой.

В качестве людей, пишущих умозрительную фантастику, мы вынуждены, чтобы создать на своих страницах убедительные войны, которые прозвучат правдиво для людей, имеющих реальный опыт, задумываться о том, какие же изменения как в географии, так и в технологии, могут произойти. Моя собственная серия приключений Майлза Форкосигана начинается с не слишком оригинального экскурса в научно-фантастическую астро- географию - примерного представления сценария определённых и ограниченных прыжков между звёздными системами посредством пространственно-временнЫх тоннелей. В терминах тактики и стратегии, пространственно-временной тоннель эквивалентен проливам, переходам через горы, а особенно мостам и тоннелям, усугублённым и имеющим странные, эксцентричные размеры. Таким образом, я могу брать из реальной истории рассказы о сражениях, происходивших около подобного рода 'узких мест', и экстраполировать их (и, нередко, упрощать - это же, всё-таки, роман...).

Оружейные системы - отнюдь не единственная изменчивая технология, меняющая способы создания нами войн на наших страницах. Границы быстро расширяются, включая при этом в себя любые научные (биологические, генетические, химические и компьютерные) технологии - я имею в виду войну мозгов, а не мышц, -- войну экономик, и т.д., и т.п. Я также хочу отметить тот факт, что технология изменяет (и эффективно) географию. Горная гряда, непреодолимая для боевого слона, не составляет препятствия для авиации. Разумеется, каждый новый вид оружия, который я изобретаю для своих книг, должен сопровождаться собственным набором ограничений, вокруг которых и должна строиться тактика его использования.

Психология войны и военного искусства, армий и военных систем восхищает и ужасает меня. Как-то раз, когда я смотрела по телевизору на ряды парней, марширующих гусиным шагом, я подумала: 'Да уж... я не думаю, что нашлась бы хоть небольшая группка женщин, которые делали бы что-либо со столь же неподражаемо бестолковым видом и воспринимали это всерьёз'. Вооружённые силы и их психологические техники создания групповой сплочённости - это воистину сверх-фантастический способ самоорганизации людей. Но при этом поразительно мощный. Правило логистики по Буджолд, выведенное на примере семьи из четырёх человек, погружающейся в машину, чтобы отправиться в отпуск, гласит: хаос, сопутствующий запуску любого проекта, находится в квадратичной зависимости от количества участвующих людей. По этому правилу, день 'Д' начинает выглядеть восхитительно сверхъестественным.

Вопрос о том, почему человечество воюет, предоставляет писателям широкое поле для исследования. Войны делятся на несколько типов; и остаток дня мы можем развлекаться классификацией этих типов - захватнические, оборонительные, революционные, войны клептократии, войны из-за кражи земель, вандализм, или борьба за доминирование культур/религий/языков. И снова, в качестве источника идей, писатели-фантасты предпочитают обращать внимание на то, какие изменения вносятся технологией. Языковые и культурные барьеры в прошлом были крупнейшим источником конфликтов. Что же случается, когда дешёвый синхронный перевод разбивает этот барьер (Кроме того, что мы подставляем наши рассказы под нарастающий поток грязи не только в своих странах, но и по всему миру)? Станем ли мы ближе друг к другу, или же наши соседи, подвергшись в полной мере бессмысленной болтовне всех тех периферийных пустозвонов, которых мы приютили, и которые в норме не допускаются на международные мероприятия, будут настолько напуганы, что мы станем ещё дальше друг от друга?

Раньше существовали надежды на то, что распространение демократии сократит войны; однако, они до сих пор не оправдались. Контроль за распространением информации, -- и, что важнее для военных целей, дезинформации, -- как помогает, так и мешает пропагандистам влиять на демократические и полудемократичесике народы, моральная поддержка которых должна быть побеждена или приведена к некоему значению. Средства массовой информации и те, кто ими манипулирует, действительно преуспели в этом - может ли с ними сравниться наша способность отделять чепуху от полезной информации? Основной задачей каждого мыслящего человека должен стать поиск способа научить народы созданию лучших детекторов лжи, распознаванию фальшивой риторики и тенденциозности СМИ при подаче материалов. Иммунитет к пропаганде должен преподаваться как умственная дисциплина для взрослых, как умение вести чековую книжку.

Случилось так, что я верю: всё то хорошее, что выпало на долю человечества в нашем веке, является прямым результатом подъёма уровня технологии. Технология, как увеличительное стекло, увеличивает как наши достоинства, так и наши недостатки. С точки зрения, достаточно утилитарной, любой эксперимент в правительстве следует рассматривать с позиции того, насколько он мешает людям, старающимся сделать физически лучше для других людей.

На высших технологических уровнях, чем больше людям придётся потерять, тем больше станет разрушительная угроза войны 'там' в противоположность войне 'здесь'. Вот и вопрос к тем писателям-фантастам, которые всерьёз считают себя футуристами: Мы всегда представляли себе (воображали) усовершенствование технологий войны. А что будет, если усовершенствуются технологии предотвращения войны? Технологии предотвращения всех остальных несчастных случаев усовершенствовались, почему бы и этой не последовать их примеру? Предотвращение войн в будущем потребует реального и правдивого понимания причин возникновения войн; даже случайное исследование может быть достаточно скрупулёзным и принести плоды в виде знаний, которые не позволят этим причинам повториться. Чёткое мышление, как никогда прежде выходит на первый план, вместе с необходимостью в чётко мыслящих людях, которые всё это запишут и научат этому других. Ложные стереотипы мышления друг о друге, свойственные конфликтующим людям, столь же смертельны для них, как ложные карты для тактиков.

Что если мы применим к войне не исторический, а инженерный подход? Определим войну как предотвратимый несчастный случай, социальную катастрофу, которая не должна была произойти, которая произошла потому, что что-то пошло неправильно. И эту неправильность нужно вытащить из-под обломков и разработать новые процедуры, уничтожающие самую возможность повторения этого несчастного случая раз и навсегда. Мы изучаем несчастные случаи прошлого чтобы понять, что же случилось не так; возможно, мы могли бы подключить инженеров к изучению истории и задать эти вопросы в качестве условий задачи. В прошлом реальная жизнь была слишком сложной и плохо документированной. И хотя жизнь никогда не станет проще, объёмы нашей документации всё возрастают и возрастают, и теперь проблематично уже отсортировать, вычленить то, что имеет значение, -- но возрастает и наша способность работать с большими объёмами сложных данных. Проект человеческого генома был бы принципиально невозможен в докомпьютерную эпоху. Когда мы действительно станем мастерски управляться с этой сложностью, какой ещё барьер придётся преодолеть?

Достигли ли мы уровня, достаточного для преодоления подобной сложности и подобного количества данных? Достигнем ли? Я всё ещё нахожусь под впечатлением фантастических рассказов времён моей юности, в которых задача управления погодой была важнее проблем заумной математики и более глубокого понимания непредсказуемости турбулентных потоков. Сейчас мы не столь оптимистичны в отношении контроля над погодой. Мысля позитивно, мы можем взять для примера историю медицины, когда благодаря препарированию и систематическим аккуратным наблюдениям устаревшие неверные теории заменялись новыми, лучшими. Или можно обратиться к доскональным, в высшей степени честным и добросовестным исследованиям несчастных случаев на производстве, которые позволили создать более безопасные способы работы, ставшие со временем привычными. Неверные теоретические посылки приведут к выбору неверной терапии, или таой, которая лишь случайно подходит больному. Правильные теории социального и экономического поведения человека приведут к лучшим результатам.

Антивоенное мышление, которого я придерживаюсь как в книгах, так и в жизни, всегда слишком подвержено эмоциям и недостаточно подвергалось добросовестному анализу. Смутное мышление не годиться для новой дисциплины, профилактики войн; и мы опять приходим к необходимости заставлять наше животное начало сопротивляться очарованию войны. Я не представляю себе простых ответов и быстрых решений проблем в этой области. Даже если изучение того, что мы должны сделать, начнётся в младших классах школы, и то, возможно, для нас это окажется слишком трудным. И всё же, перемены возможны, они происходят, не могут не происходить.

В реальной жизни одной из возможных моделей организации профилактики войн может стать Центр контроля над заболеваниями в Атланте. Модель, рассматривающая войну, как заболевание, может сравнить войну с социальной чумой, а людей, борющихся с ней - с героическими докторами. И здесь наш рассказ замыкается в круг, так как большинство современных техник здравоохранения произошли от проблем и задач, поставленных и решённых военными докторами, такими, как Уолтер Рид, впервые доказавший, что жёлтая лихорадка распространяется москитами.

Если у всех писателей и есть общий долг, то он заключается в том, чтобы мыслить настолько чётко, насколько мы способны; вновь и вновь оценивать все наши заключения как по крупной, так и по мелкой шкале. К счастью, это даст нам и лучшую фантастику.

Речь на Конгрессе 'Странник', сентябрь 2000, СпБ
© Lois McMaster Bujold