(Lois McMaster Bujold, "The Mountains of Mourning",1989)
Перевод (c) - Татьяны Самсоновой (tania_samsonova@hotmail.com), ред. от 12.10.2002
Майлз послал гонцов за свидетелями - матушку Кейрел в одну сторону, Зеда в другую, старосту Кейрела со старшим сыном в третью. Лема он оставил ждать, в обществе Пима и Ди, и сам остался. Так как матушке Кейрел идти было ближе всех, она вернулась первая, ведя на буксире матушку Цурик и двух её сыновей.
Мать Лема бросилась к нему, обняла, потом боязливо оглянулась через плечо на Майлза. Младшие братья попятились, но Пим уже занял позицию между ними и дверью.
- Всё в порядке, мам, - Лем погладил ее по спине. - Или... по крайней мере, со мной всё в порядке. Я оправдался. Лорд Форкосиган мне верит.
Она зловеще оскалилась на Майлза, не выпуская руки Лема. - Неужели ты позволил этому лорду-мутантику накормить тебя своей отравой?
- Это не отрава, - запротестовал Майлз. - Если уж на то пошло, то этот препарат, можно сказать, спас Лему жизнь. Так что, я думаю, его скорее можно считать лекарством. Как бы то ни было, - тут он повернулся к младшим братьям Лема и сурово сложил руки на груди, - кто из вас двоих, юных идиотов, бросил горящий факел на мою палатку прошлой ночью?
Младший из братьев побелел; старший начал горячо и с негодованием отрицать, но заметил выражение лица брата и прервался на полуслове. "Не может быть!" - прошипел он в ужасе.
- Никто, - сказал тот, который побледнел. - Никто не бросал.
Майлз поднял брови. Последовало короткое, сдавленное молчание.
- Ну хорошо, тогда пусть этот никто извинится перед старостой и Матушкой Кейрел, - сказал Майлз, - так как в палатке прошлой ночью спали их сыновья. Я со своими людьми спал на полатях.
Мальчик растерянно открыл рот. Младший Кейрел уставился на младшего Цурика, своего ровесника, и многозначительно прошептал: "Ты, Доно! Ты, болван, ты что, не знал, что эта палатка гореть не будет? Она же настоящая, армейская!"
Майлз сцепил руки за спиной и пригвоздил Цуриков холодным взглядом.
- Гораздо существеннее то, что это было покушение на убийство наследника вашего графа, которое влечет за собой тяжкое обвинение в государственной измене, точно так же, как покушение на самого графа. Или, может быть, Доно об этом не подумал?
Доно был повергнут в полнейший стыд и растерянность. Здесь и фаст-пента не нужна, мальчик просто ни на грош не умеет врать. Матушка Цурик уже схватила за руку и Доно, не выпуская в то же время руки Лема; она всполошилась, как курица, которая пытается защитить от непогоды своих чересчур многочисленных цыплят.
- Я не думал убить Вас, господин! - закричал Доно.
- Тогда что же ты пытался сделать, по-твоему?
- Вы приехали, чтобы убить Лема. Я хотел... хотел, чтобы вы убрались обратно. Хотел отпугнуть вас. Я не думал, что кто-нибудь взаправду пострадает, то есть, я хотел сказать... это ведь была всего-навсего палатка!
- Я полагаю, ты никогда не видел ничего сгорающего дотла. А Вы, матушка Цурик?
Мать Лема кивнула. Ее губы были плотно сжаты, и она явно разрывалась меж двух желаний - защитить своего сына от Майлза и избить Доно до крови за его глупость, которая могла оказаться смертоносной.
- Ну так вот, если бы не случайность, ты бы мог убить или искалечить трёх своих друзей. Подумай об этом, пожалуйста. А пока что, ввиду твоей юности и... э...явной умственной недоразвитости, я приостанавливаю обвинение в убийстве. Но за это - в дальнейшем за твоё поведение будут отвечать твои родители и староста Кейрел, и они должны решить, какое наказание соответствует проступку.
Матушка Цурик растаяла от облегчения и благодарности. Доно, судя по его виду, предпочёл бы, чтобы его расстреляли. Его брат подтолкнул его и прошептал: "Умственно недоразвитый!" Матушка Цурик отвесила дразнильщику подзатыльник, что немедленно заставило того замолчать.
- А что же насчет Вашей лошади, милорд? - спросил Пим.
- Я... я не подозреваю их в нападении на лошадь, - медленно ответил Майлз. - Попытка поджечь палатку была явной глупостью. А то было... сделано совсем наоборот: преднамеренно, с расчетом.
Тут явился Зед, которому позволили воспользоваться лошадью Пима, с Харрой, сидящей на крупе позади него. Харра вошла в хижину старосты Кейрела, увидела Лема и остановилась, бросив на него испепеляющий взгляд. Лем стоял перед ней, растерянно разводя руками, в глазах у него читалась горькая обида.
- Так, господин, - произнесла Харра. - Значит, Вы поймали его. - Она сжала зубы, безрадостно торжествуя.
- Не совсем, - сказал Майлз. - Он пришёл сюда и сдался. Он сделал свое заявление под действием фаст-пенты и таким образом оправдал себя. Лем не убивал Райну.
Харра поворачивалась из стороны в сторону. - Но я знаю, что он был там! Он оставил свою куртку, унёс свою лучшую пилу и рубанок. Я знаю, что он возвращался, пока меня не было! Должно быть, с вашим снадобьем что-то не так!
Майлз покачал головой. - Препарат сработал как положено. Твои догадки верны, в том смысле, что Лем действительно заходил домой, пока тебя не было. Но когда он уходил, Райна была всё ещё жива и громко плакала. Это был не Лем.
- Тогда кто же? - Она пошатнулась.
- Я думаю, что ты знаешь. Я думаю, что ты изо всех сил пыталась убедить себя, что не знаешь, поэтому ты так сосредоточилась на виновности Лема. Пока ты была уверена, что это Лем, тебе не нужно было рассматривать другие возможности.
- Но кто еще мог это сделать? - вскричала Харра. - Кому до этого было дело?
- Действительно, кому? - вздохнул Майлз. Он подошёл к фасадному окну хижины и выглянул во двор. Туман рассеивался в ярком утреннем свете. Лошади неспокойно переступали с места на место. - Доктор Ди, приготовьте, пожалуйста, еще одну дозу фаст-пенты. - Майлз повернулся, пересёк комнату и встал опять перед камином, где еще догорали ночные угли. Спиной он ощущал приятное слабое тепло.
Ди, с пневмошприцем в руке, озирался кругом, явно недоумевая, кому придётся вводить препарат. - Милорд? - Он вопросительно поднял брови, прося объяснения.
- Неужели для Вас это не очевидно, доктор? - небрежно спросил Майлз.
- Нет, милорд. - В его тоне читалось лёгкое негодование.
- И для Вас тоже, Пим?
- Н...не совсем, милорд. - Взгляд Пима и прицел парализатора неуверенно дрогнули в направлении Харры.
- Я думаю, это оттого, что никто из вас не был знаком с моим дедом, - резюмировал Майлз. - Он умер примерно за год до того, как Вы поступили на службу к моему отцу, Пим. Он родился в самом конце Периода Изоляции и пережил все те раздирающие изменения, которые нынешний век отмерил Барраяру. Его называли последним из старых форов, но на самом деле он был первым из новых. Он менялся вместе со временем, от кавалерийской тактики - к тактике флайерных эскадронов, от мечей до атомного оружия, и менялся успешно. Мы сейчас не под оккупацией цетагандийцев только потому, что он мог так неукротимо меняться, а потом отбросить всё - и измениться опять. В конце жизни его называли консерватором, но только потому, что большая часть Барраяра пронеслась мимо него, в том направлении, куда он всю жизнь вёл, подталкивал, подпихивал и указывал.
Он менялся, и приспосабливался, и сгибался по ветру времён. Потом, уже в старости - потому что мой отец был единственным выжившим из его сыновей и женился только в зрелом возрасте, - уже в старости судьба преподнесла ему меня. И ему надо было опять измениться. И он не смог.
Он умолял мою мать сделать аборт, после того, как стало более-менее точно известно, какие повреждения будут у плода. Отношения между ним и моими родителями были разорваны после моего рождения, и это продолжалось пять лет. Они не виделись, не разговаривали и не вступали ни в какие отношения. Все думали, что мой отец, став регентом, переехал в императорский дворец, потому что нацеливался на трон, но на самом деле это произошло потому, что мой дед отказал ему в праве жить в усадьбе Форкосиганов. Правда, семейные распри - это ужасно интересно? Наследственная болезнь нашей семьи - прободная язва, мы дарим эти кровоточащие язвы друг другу...
Майлз опять прошёл к окну и выглянул. Ага, вот то, чего он ждал.
- Примирение было постепенным, после того, как стало ясно, что другого сына не будет, - продолжал Майлз. - Никаких драматических развязок. Помогло то, что врачи поставили меня на ноги. Очень важно было то, что у меня оказались хорошие умственные способности. И самое важное было то, что он никогда не видел, чтобы я сдался.
Никто не осмелился прервать его лордственный монолог, но по выражениям лиц слушателей было понятно, что цель этой речи от них ускользает. Поскольку цель наполовину состояла в том, чтобы убить время, Майлза не особенно беспокоило их непонимание. На деревянном крыльце снаружи зазвучали шаги. Пим бесшумно передвинулся так, чтобы дверь была на линии обстрела.
- Доктор Ди, - сказал Майлз, выглянув в окно, - будьте так добры, немедленно введите фаст-пенту первому, кто войдёт в эту дверь.
- Неужели вы ожидаете добровольной явки, милорд?
- На этот раз - нет.
Дверь распахнулась в комнату, и Ди сделал шаг вперёд, подняв руку. Зашипел пневмошприц. Матушка Маттулич резко повернулась лицом к Ди, юбки рабочего платья взметнулись вокруг её варикозных икр, и она зашипела в ответ: "Как ты смеешь!" Она отвела руку назад, как видно, для удара, но на половине взмаха замедлила движение и промахнулась - Ди успел увернуться. От этого она потеряла равновесие и пошатнулась. Староста Кейрел, зашедший в это время сзади, поймал её за руку и не дал упасть. "Как ты смеешь!" - еще раз взвыла она, потом повернулась, и увидела, кроме Ди, других ожидающих свидетелей: матушку Цурик, матушку Кейрел, Лема, Харру, Пима. Ее плечи обмякли, и в этот момент начал действовать препарат, и она просто стояла, и глупая улыбка начала вытеснять боль с её загрубелого лица.
Майлзу стало плохо от этой улыбки, но именно эта улыбка была ему нужна. - Ди, Староста Кейрел, пожалуйста, посадите её.
Они подвели её к стулу, который недавно занимал Лем Цурик. Она отчаянно сопротивлялась действию препарата, но эти вспышки упорства гасли в вялой покорности. Постепенно покорность возобладала, и она сидела, съёжившись на стуле и беспомощно ухмыляясь. Майлз украдкой бросил взгляд на Харру. Та стояла, побелев, и непроницаемо молчала.
На протяжении нескольких лет после примирения родители никогда не оставляли Майлза наедине с дедом без телохранителя. Сержант Ботари носил ливрею графа, но верен был одному Майлзу, он был единственным человеком, достаточно опасным (некоторые говорили - достаточно сумасшедшим), чтобы противостоять самому великому генералу. Майлз решил не объяснять присутствующим, какой именно прерванный инцидент навел его родителей на мысль о присутствии сержанта Ботари как необходимой предосторожности. Ну так пусть незапятнанная репутация деда теперь послужит Майлзу - так, как он пожелает. Глаза Майлза сверкнули.
Лем опустил голову. - Если бы я знал... Если бы я догадался... Я бы не оставил их наедине, господин... Я думал... думал, что мать Харры позаботится о ней. Я бы не мог - я не знал, как...
Харра не смотрела на него. Харра вообще ни на что не смотрела.
- Давайте поскорее покончим с этим, - со вздохом произнёс Майлз. Он опять потребовал, чтобы один из присутствующих в комнате был официальным свидетелем, и предупредил, чтобы допрос не прерывали, так как это может привести к ненужному замешательству допрашиваемой, находящейся под воздействием препарата. Он облизнул губы и повернулся к матушке Маттулич.
Он опять начал со стандартных нейтральных вопросов: имя, место рождения, имена родителей, легко проверяемые факты биографии. Матушку Маттулич было труднее успокоить, чем охотно стремившегося к сотрудничеству Лема. Она отвечала кратко и отрывисто. Майлз с трудом сдерживал нетерпение. Допрос с применением фаст-пенты, несмотря на его кажущуюся лёгкость, требовал умения - умения и терпения. Он уже слишком далеко зашёл и не может позволить себе потерпеть неудачу. Он постепенно подводил свои вопросы к действительно важным моментам.
- Вы присутствовали при рождении Райны?
Ее голос был низким, сонным, словно плыл.
- Роды начались ночью... Лем, он пошёл за Джин, повитухой. Сын повитухи должен был сбегать и позвать меня, но он опять уснул. Я попала туда только утром, а к тому времени было уже слишком поздно. Все уже увидали.
- Что именно?
- Кошачий рот, мерзкую мутацию. Чудовища внутри нас. Вырезать их. Безобразный карлик. - Майлз понял, что последняя фраза относилась к нему. Ее внимание было устремлено на него, завораживало. - Мутанты плодят мутантов, они размножаются быстрее, опережают нас... Я видела, как ты глядел на девушек. Ты хочешь наделать чистым женщинам мутантиков, отравить нас всех...
Пора, однако, вернуть ее к основной теме.
- Вы когда-нибудь после этого бывали наедине с ребёнком?
- Нет. Джин, она околачивалась вокруг. Джин меня знает, она знала, чего я хочу. Не ее собачье дело. И Харра все время была рядом. Харра не должна знать. Харра не должна... почему ей можно так легко отделаться? Яд, должно быть, был в ней. Наверняка от ее отца - я спала только с ее отцом, и они все вышли негодные, все, кроме нее одной.
Майлз моргнул. - Кто был негодный? - Он увидел, как сжал губы староста Кейрел, сидящий на другом конце комнаты. Староста поймал взгляд Майлза и уставился на собственные ноги, отгораживаясь от происходящего. Лем, поглощенный разговором, сидел с приоткрытым ртом и вместе с остальными мальчиками встревоженно слушал. Харра не двигалась.
- Все мои дети, - сказала матушка Маттулич.
При этих словах Харра резко подняла взгляд, глаза ее начали округляться.
- Разве Харра не была Вашим единственным ребёнком? - спросил Майлз. Ему приходилось делать усилие, чтобы его голос звучал спокойно, хладнокровно; ему хотелось заорать. Ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда...
- Нет, конечно, нет. Она единственная из моих детей была чистой, я так думала. Я так думала, но, должно быть, яд таился в ней. Я упала на колени и возблагодарила Бога, когда она родилась чистой, наконец чистый ребёнок, после стольких, после всей этой боли... Я думала, что наконец достаточно наказана. Она была таким хорошеньким ребёночком, я думала, что это наконец кончилось. Но, значит, она всё же была мутантом, скрытым, хитрым, коварным...
- Сколько, - Майлз поперхнулся, - детей у Вас было?
- Четверо, не считая Харры, последней.
- И Вы убили всех четверых? - Майлз увидел, как староста Кейрел медленно кивнул, не поднимая глаз.
- Нет! - сказала матушка Маттулич. Негодование ее на краткий миг прорвалось сквозь вялый дурман фаст-пенты. - Двое родились уже мёртвыми, самый первый и тот, который был весь кривой. Того, у которого было слишком много пальцев на руках и ногах, и того, с бугристой головой, я вырезала. Вырезала. Моя мать наблюдала за мной, следила, чтобы я всё сделала правильно. Харра, я дала Харре легко отделаться. Я сделала это за неё.
- Так значит, Вы на самом деле убили не одного младенца, а трёх? - произнёс Майлз, едва ворочая языком. Те из присутствующих, что помоложе, - сыновья Кейрела и братья Цурик - явно были в ужасе. Старшие, ровесники матушки Маттулич, которые, должно быть, пережили все эти события вместе с ней, выглядели пристыжёнными, разделяя ее позор. Да, они не могли не знать.
- Убила? - повторила матушка Маттулич. - Нет! Я их вырезала. Я должна была. Я должна была поступить правильно. - Она гордо задрала подбородок, потом повесила голову. - Убила своих детей, как было угодно... было угодно... я не знаю, кому. А теперь ты называешь меня убийцей! Черт бы тебя побрал! Что мне проку от твоей справедливости - теперь? Она нужна была мне тогда - где ты тогда был? - Она разразилась внезапными, пугающими слезами, но этот плач почти мгновенно обратился в ярость. - Если мои дети должны были умереть, тогда её ребёнок - тоже! Почему она должна была так легко отделаться? Я ее избаловала... Я старалась как могла, я хотела как лучше, это нечестно...
Фаст-пента явно не справлялась - впрочем, нет, решил Майлз, фаст-пента действовала, но нахлынувшие на женщину чувства были слишком сильны. Если увеличить дозу, это может остановить поток эмоций, хотя возрастает опасность остановки дыхания, но это не вытянет из нее более полного признания. У Майлза дрожало в животе, но он надеялся, что ему удается скрывать эту реакцию. Нужно было довести дело до конца.
- Почему Вы свернули Райне шею, вместо того, чтобы перерезать ей горло?
- Харра, она не должна была ничего знать, - сказала матушка Маттулич. - Бедная девочка. Всё выглядело бы так, как будто она просто умерла...
Майлз оглядел Лема и старосту Кейрела. - Кажется, еще некоторые люди разделяли Ваше мнение, что Харра ничего не должна была узнать.
- Я не хотел, чтобы это исходило из моих уст, - упрямо повторил Лем.
- Я хотел избавить ее от лишнего горя, милорд, - сказал Кейрел. - Она и так хлебнула лиха...
При этих словах Майлз встретился взглядом с Харрой.
- Я думаю, что вы все ее недооцениваете. Ваше нарочито бережное отношение - это оскорбление для ее разума и воли. Эта женщина - крепкой породы.
Харра втянула воздух, пытаясь обуздать дрожь. Она коротко кивнула Майлзу, будто говоря "Спасибо, человечек". Он ответил коротким кивком: "Понимаю".
- Я не уверен, в чем будет заключаться правосудие в данной ситуации, - сказал Майлз. - Но я могу пообещать вам, что пособничества в сокрытии больше не будет. Никаких больше преступлений под покровом ночной темноты. Наступил день. И, кстати о ночных преступлениях, - он опять повернулся к матушке Маттулич, - это Вы прошлой ночью пытались перерезать горло моей лошади?
- Пыталась, - сказала матушка Маттулич, успокоенная наконец фаст-пентой, - но она всё время вставала на дыбы.
- Но за что мою лошадь? - В голосе Майлза против его воли послышался гнев, хотя в руководстве по допросам с применением фаст-пенты проводящему допрос предписывался спокойный, ровный тон.
- До тебя мне было не достать, - просто сказала матушка Маттулич.
Майлз потёр лоб. "Убийство младенца задним числом через представителя?" - пробормотал он.
- Ты, - сказала матушка Маттулич, и ее ненависть просочилась даже через тошнотворную фаст-пентозную бодрость, - ты хуже всех. Всё, через что я прошла, всё, что я сделала, всё горе - а теперь пришёл ты. Мутантика сделали господином над всеми нами, нас предали в конце концов, предала малодушная инопланетница. Из-за тебя получается, что всё это было напрасно. Ненавижу. Грязный мутантик... - её голос превратился в одурманенное бормотание.
Майлз сделал глубокий вдох и оглядел комнату. Воцарилась глубокая тишина, и никто не осмеливался ее нарушить.
- Я полагаю, - сказал он, - что этим завершается мое расследование данного дела.
Загадка смерти Райны разрешилась.
Проблема правосудия, к несчастью, нет.