(Lois McMaster Bujold, "Brothers in Arms", 1989)
Перевод (c) - Анны Ходош (annah@thermosyn.com) от 03.06.2003
Майлзу ненадолго полегчало, когда в лифтовой шахте они двинулись наверх, а не вниз. Конечно, его могут запросто убить где угодно еще, а не только в подземном гараже. Скажем, Галени разумнее убивать в гараже, чтобы не волочь тело вниз, а вот, так сказать, мертвый груз Майлза не представляет трудности для транспортировки.
Комната, в которую эти двое втолкнули его на сей раз, была чем-то вроде личного кабинета, очень светлого, несмотря на поляризацию на окнах. Прозрачную полку на стене заполняли библиотечные справочники; в одном углу комнаты стоял обычный комм-пульт. Над ним сейчас висело изображение камеры в ракурсе "рыбий глаз". Парализованный Галени все еще лежал на полу.
Мужчина постарше, который, похоже, и был организатором похищения Майлза прошлой ночью, сидел на хромированной, обитой бежевой тканью банкетке перед темнеющим окном и разглядывал пневмошприц - свежераспечатанная упаковка лежала рядом. Так. Намечается допрос, а не казнь. Или хотя бы допрос перед казнью. Если только в шприце не смертельная инъекция.
Когда мужчина повернулся, склонив голову и изучая Майлза прищуренными глазами, тот с усилием оторвал взгляд от поблескивающего шприца. Мужчина беглым взглядом проверил, что показывает комм-пульт. Секундное, случайное сходство позы; рука, стиснувшая край банкетки - и Майлз понял, кто перед ним, хотя сидящий вовсе не был похож на капитана Галени, разве что так же бледен. С виду лет шестьдесят. Коротко стриженые седеющие волосы, лицо в морщинах, погрузневшая с годами фигура - тело явно ни атлета, ни человека, проводящего много времени на открытом воздухе. Одет в консервативный земной костюм, на целое поколение отставший от тех исторических мод, которые демонстрировали в торговом пассаже подростки и которые имел удовольствие наблюдать Майлз. Он мог бы быть учителем или бизнесменом: кем угодно, но никак не опасным террористом.
Если только не считать убийственного напряжения. В том, как сплетались его руки, как трепетали ноздри, в твердости очертаний рта, в застывшей шее, - здесь сер Гален и Дув Галени были одно.
Гален встал и медленно обошел Майлза с видом человека, разглядывающего работу начинающего скульптора. Майлз стоял совершенно неподвижно, ощущая себя еще незначительнее, чем обычно, - без сапог, в одних носках, небритый, грязный. Наконец-то он дошел до самой сердцевины, до потайного источника всего клубка проблем последних недель. И сердцем их был этот человек, обходящий его кругом и сверлящий в ответ взглядом жадной ненависти. А, может быть, они с Галеном оба были центрами, двумя фокусными точками эллипса, которые наконец сошлись вместе и наложились друг на друга, образовав дьявольски безупречный круг.
Майлз чувствовал себя совсем маленьким и хрупким. С Галени станется для начала переломать Майлзу руки: с тем же рассеянным, нервным видом, с каким Элли Куинн грызет ногти, - просто, чтобы снять напряжение.
"Он меня вообще видит? Или я лишь предмет, символ, представляющий его врага, - и он убьет меня исключительно аллегории ради?"
— Итак, — заговорил сер Гален. — Вот наконец нечто реальное. Не особо впечатляюще для того, кто обманом добился верности моего сына. Что он в тебе нашел? Но вообще-то ты прекрасно представляешь Барраяр. Чудовищный сын чудовищного отца, потаенный нравственный генотип Эйрела Форкосигана во плоти и всем на обозрение. Наверное, есть в мире какая-то справедливость.
— Очень поэтично, — выдохнул Майлз, — но с биологической точки зрения неточно - вы должны это знать, раз меня клонировали.
Гален кисло улыбнулся. — Не настаиваю. — Он обошел полный круг и оказался с Майлзом лицом к лицу. — Ладно, родить тебя на свет ты не просил. Но почему ты так и не восстал против этого чудовища? Он же сделал тебя таким, каков ты есть... — экспансивным жестом открытой ладони Гален словно резюмировал, насколько чахлое, перекрученное у Майлза тело. — Какой диктаторской харизмой обладает этот человек, что способен загипнотизировать не только собственного сына, но и чужого? — Лежащее ничком тело на картинке комм-пульта точно приковывало взгляд Галена. — Почему ты следуешь за ним? Почему это делает Давид? Что за извращенное удовольствие находит он в том, чтобы напялить форму барраярского громилы и строевым шагом двинуться за Форкосиганом? — Тон добродушного подшучивания выходил у Галена весьма скверно; в глубине его голос искажала боль.
Майлз, сверкнув сердитым взглядом, отрезал: — Прежде всего, мой отец никогда не бросал меня в опасности перед лицом врага.
Голова Галена дернулась, вся показная шутливость исчезла. Он резко отвернулся и шагнул к банкетке за пневмошприцем.
Майлз мысленно проклял свой болтливый язык. Если бы не дурацкий позыв оставить за собой последнее слово, уколоть в ответ, то этот человек продолжал бы говорить, а сам Майлз что-нибудь узнал. Теперь все будет наоборот: говорить станет он, а узнавать - Гален.
Двое охранников взяли его под локти. Тот, что слева, закатал Майлзу рукав. Гален прижал пневмошприц к вене на сгибе его локтя... шипение, укол иглы. Майлз успел спросить лишь: "Что это?" Увы, даже на его собственный слух голос этот прозвучал слабо и нервно.
— Фаст-пента, разумеется, — походя отозвался Гален.
Майлз не удивился, хотя мысленно весь сжался, понимая, что именно сейчас предстоит. Фармакологию, воздействие и правила применения фаст-пенты он изучал на курсах Безопасности в барраярской Имперской Академии. Этот наркотик предпочитали для допросов не только в Имперской Службе, но и по всей галактике. Почти совершенная сыворотка правды, которой невозможно сопротивляться, безвредная для допрашиваемого даже при повторных дозах. Однако последнее не относилось к тем немногим несчастным, у которых была врожденная или искусственно привитая аллергическая реакция на препарат. Майлз никогда не рассматривался в качестве кандидата на подобную обработку: сам по себе он считался куда большей ценностью, чем любая секретная информация, которой он мог бы обладать. Другим агентам разведки везло меньше. Анафилактический шок был смертью еще менее героической, чем дезинтеграционная камера, обычно ждавшая осужденных за шпионаж.
Майлз с отчаянием ждал, когда же его понесет. Адмиралу Нейсмиту случалось присутствовать не на одном допросе с фаст-пентой. Препарат этот к чертовой матери смывал весь здравый смысл потоком благодушной доброжелательности, прекрасного настроения и полной расположенности к людям. Как у хлебнувшего валерьяны кота... наблюдать за этим было куда как забавно - но у других. В какие-то секунды Майлз сейчас скатится до пускающего слюни идиота.
Ужасно, что твердокаменного капитана Галени заставили опуститься до такого позора. Четырежды, как он говорил. Неудивительно, что его трясло.
Майлз ощутил, как все сильнее бьется сердце, словно от сверхдозы кофеина. Поле зрения точно сузилось, сжавшись в одну почти мучительную точку фокуса. Грани всех предметов в комнате засветились, обостренными чувствами Майлз почти зримо ощущал их массивность. Гален, стоявший позади у ритмично пульсирующего окна, превратился в живую электросхему, опасную, нагруженную смертельным напряжением в ожидании пускового разряда.
Это не значит "расслабиться".
Сейчас его, должно быть, охватит настоящее удушье. Майлз сделал последний вдох. Вот удивятся допрашивающе...
Но, скорее к своему собственному удивлению, Майлз продолжал тяжело дышать. Значит, это не анафилактический шок. Просто еще одна чертова идиосинкратическая реакция на препараты. Майлз понадеялся, что от этой дряни у него не начнется мерзкие галлюцинации, как однажды - от чертова снотворного, данного ему ничего не подозревающим врачом. Ему захотелось кричать. Сверкая белками глаз, он отслеживал каждое малейшее шевеление Галена.
Один из охранников поставил за его спиной стул и усадил Майлза. Майлз благодарно упал на сиденье, его неудержимо трясло. Мысли точно взорвались, разлетевшись на осколки и сложились вновь - будто запись фейерверка прокручивали на видео сперва в нормальном, потом в обратном направлении. Галени, нахмурясь, глядел на него сверху.
— Опиши процедуры безопасности при входе и выходе из барраярского посольства.
Разумеется, эти базовые сведения они уже вытянули из капитана Галени, и вопрос предназначен лишь для проверки действия фаст-пенты. — ... фаст-пенты, — услышал Майлз собственный голос, эхом вторящий мыслям. О, черт. Он-то надеялся, что странная реакция на препарат включает в себя и способность сопротивляться искушению изливать изо рта свою душу. — ... что за отвратительная картинка! — Качая головой, он уставился на пол себе под ноги, словно мог увидеть лежащую там кучку окровавленных мозгов, которыми его стошнило.
Сер Гален шагнул вперед и, вздернув голову Майлза за волосы, повторил сквозь зубы: — Опиши процедуры безопасности при входе и выходе из барраярского посольства!
— За них отвечает сержант Барт, — вдруг заговорил Майлз. — Несносный фанатик. Вообще никакого такта, и мужлан с ног до головы... — Не в силах остановиться, Майлз выболтал не только шифры, пароли и сканируемые зоны вокруг посольства, но и личные расписания дежурств, свое собственное мнение относительно всех и каждого плюс едкую критику изъянов сети безопасности. Одна мысль тянула за собой другую, а потом следующую, точно цепочка взрывающихся шутих. Он не мог остановиться; его несло.
И остановить его было не под силу даже Галену. Пленники фаст-пенты склонны уходить от предмета по цепочкам свободных ассоциаций, если допрашивающий не возвращает их к основной линии частыми подсказками. Майлз обнаружил, что поступает так же, только с утроенной скоростью. Обычную жертву фаст-пенты резко возвращают к теме окриком, но Майлз заткнулся, тяжело дыша, лишь когда Гален несколько раз с силой двинул его по физиономии.
Пытка не является составной частью допроса с фаст-пентой: радостно одурманенные наркотиком люди делаются невосприимчивы к ней. Но на Майлза боль накатывала пульсирующими волнами: в одно мгновение - отдаленная и не имеющая к нему отношения, в следующее - заливающая все тело, и, точно вспышка помех, превращающая его разум в чистый лист бумаги. К собственному ужасу, он расплакался. Потом вдруг прекратил, охваченный икотой.
Гален уставился на него с завороженным отвращением.
— Все неверно, — пробормотал один из охранников. — Он так не должен. Или это какой-то новый способ обработки, нейтрализующий фаст-пенту?
— Да какая нейтрализация! — заметил Гален. Он глянул на наручное хроно. — Он не скрывает информации. Он выдает ее много. И чересчур много.
Комм-пульт настойчиво звякнул.
— Я возьму, — вызвался Майлз. — Наверное, это меня. — Он приподнялся со стула, но колени подогнулись, и он рухнул на ковер лицом вниз. Ворс колол разбитую щеку. Двое охранников подняли его с пола и снова усадили на стул. Комната, дергаясь, медленно описывала круг.
На звонок ответил Гален.
— Докладываю, — из комм-пульта раздался живой, резкий голос самого Майлза в его барраярском воплощении и с соответствующим выговором.
Лицо клона показалось Майлзу не таким знакомым, как то, что он ежедневно разглядывал в зеркале во время бритья. — Если уж он хочет быть мною, так у него пробор не на ту сторону, — объяснил Майлз, не обращаясь ни к кому персонально. — Нет, это же... — Впрочем, никто и не слушал. Майлз стал прикидывать насчет угла падения и угла отражения, и мысли со скоростью света метались туда-сюда между зеркальными стенками его пустого черепа.
— Как дела? — Гален встревоженно подался к комм-пульту.
— Прошлой ночью я чуть было с треском не провалился в первые же пять минут. Этот здоровенный дендарийский сержант-водитель оказался чертовым кузеном. — Голос клона был низким и напряженным. — Чистой воды удача, что я сумел свести свою первую ошибку к шутке. Но меня поселили с этим ублюдком в одной в комнате. А он храпит.
— Вот-вот, — заметил Майлз, хоть его никто и не спрашивал. — А чтобы по-настоящему развлечься, подожди, пока он начнет во сне заниматься любовью. Черт, хотел бы я сам видеть такие сны. У меня случаются только тревожные кошмары: например, я голым играю в поло против целой команды мертвых цетагандийцев и с отрезанной головой лейтенанта Мьюрки в качестве мяча. И голова орет всякий раз, когда я бью по воротам. Вниз, и под копыта... — Майлзово бормотание стихло, поскольку никто по-прежнему не обращал на него внимания.
— Пока все не закончится, тебе придется иметь дело со множеством самых разных знающих его людей, — сурово ответил Гален в видеофон. — Но если ты способен одурачить Форпатрила, то сумеешь продержаться где угодно...
— Можно дурачить всех некоторое время или некоторых - все время, — прощебетал Майлз, — но Айвена ты сумеешь одурачить всегда и везде. Он ни на что внимания не обращает.
Гален раздраженно на него покосился. — Посольство - это безупречно изолированный микрокосм, — продолжил он свою речь, — где ты сможешь проверить себя, прежде чем выйдешь на большую арену Барраяра. Присутствие Форпатрила дает идеальную возможность попрактиковаться. Если он тебя расколет, мы найдем способ его устранить.
— М-м. — Похоже, клона этот довод вряд ли утешил. — Пока мы не начали, я думал, что вы ухитрились втиснуть в мою голову все возможные сведения о Майлзе Форкосигане. И тут в последнюю минуту выясняется, что он все это время вел двойную жизнь... что еще вы упустили?
— Майлз, мы тратим на это слишком много времени...
Майлз внезапно сообразил, что Гален обращался к клону по его имени. Неужели тот столь тщательно запрограммирован на роль? Или просто безымянный? Странно...
— Мы знали, что в этих сведениях есть пробелы и что тебе придется импровизировать. Но лучшей возможности, чем его случайный визит на Землю, нам никогда не подвернется. Не ждать же еще полгода, чтобы попытаться устроить подмену на Барраяре. Нет. Сейчас или никогда. — Гален вздохнул, успокаиваясь. — Итак. Ночь прошла нормально.
Клон фыркнул. — Ага, если не считать этого чертового мехового покрывала: я проснулся, когда оно было совсем меня придушило.
— Что? А, живой мех. Разве он не отдал его своей подружке?
— Оказывается, нет. Я чуть не обмочился, прежде чем сообразил, что это за штука. Разбудил кузена.
— Он что-то заподозрил? - настойчиво уточнил Гален.
— Я списал все на кошмар. Похоже, с Форкосиганом они частенько случаются.
Майлз грустно кивнул. — А я что вам говорил? Отрезанные головы... сломанные кости... изуродованные родственники... необычные изменения всяких существенных частей тела... — Препарат оказывал странное воздействие на память; явно одна из причин, делавших фаст-пенту столь эффективныим средством допроса. Недавние сны всплыли в памяти Майлза с куда большей четкостью, чем ему удавалось вспомнить их по своей воле. А в конечном счете это благо - что такие вещи обычно забываются.
— Форпатрил заговорил об этом утром? — спросил Гален.
— Нет. Мы не особо много разговариваем.
— Это не в моем характере, — подсказал Майлз, желая помочь.
— Я притворился, что у меня легкий приступ депрессии - из тех, что были отмечены в его психологической характеристике... Кстати, а кто там такой? — Клон вытянул шею.
— Сам Форкосиган. Мы ввели ему фаст-пенту.
— А, отлично. Мне все утро дозваниваются по защищенному комм-линку его наемники, просят распоряжений.
— Мы договорились, что ты будешь их избегать.
— Прекрасно, скажите им об этом сами.
— Как скоро ты получишь приказ, откомандирующий тебя из посольства обратно на Барраяр?
— Не так скоро, чтобы избежать любых контактов с дендарийцами. Я заикнулся было об этом послу, но, выяснилось, что Форкосиган отвечает за розыск капитана Галени. Посол удивился, что это мне захотелось уехать, и я пошел на попятный. А капитан еще не передумал насчет сотрудничества? Если нет, вам придется подделать приказ о моем возвращении домой и подсунуть его в посольство, как примеру, с курьером.
Гален явно колебался. — Посмотрим, что я смогу сделать. Ты тем временем еще раз попытайся сам.
"Разве Гален не знает, что курьер разоблачен?" подумал Майлз во вспышке почти нормальной четкости соображения. И ухитрился пробормотать эту мысль негромко.
— Хорошо. Ладно, вы мне обещали оставить Форкосигана в живых, чтобы я мог задавать ему вопросы, пока я здесь. Вот первый. Кто такая лейтенант Боун и что она должна делать с избытком от "Триумфа"? Она не сказала, избыток чего.
Охранник пихнул Майлза: — Отвечай на вопрос.
Майлз изо всех сил постарался мыслить и говорить ясно. — Она - бухгалтер флота. Надо думать, она должна слить избыток на инвестиционный счет и поиграть с ним, как обычно. Избыток - это деньги, — счел нужным объяснить он, горько хмыкнув. — Временный избыток, это точно.
— Это так? — спросил Гален.
— Думаю, да. Я сказал: вы опытный офицер и должны поступить на свое усмотрение, - и, похоже, она ушла довольной. Но мне просто интересно, что же такое я приказал ей сделать. Отлично, дальше. Кто такая Розали Крю и почему она подала на адмирала Нейсмита иск в размере полумиллиона федеральных кредитов?
— Кто? — неподдельно изумился Майлз, когда охранник пихнул его снова. — Что? — К своему смущению, он никак не мог перевести в уме - где все перепуталось от наркотика - полмиллиона федеральных кредитов в барраярские имперские марки с большей точностью, чем "очень-очень много"; на мгновение все ассоциации, связанные с этим именем, были заблокированы, потом в мозгах щелкнуло: — Святые угодники, это же та бедняга-служащая из винного магазина. Я спас ее из пожара. Почему она подала на меня иск? Почему не на Данио, это он поджег ее лавку... ну конечно, у него же ни гроша...
— Мне-то что с этим делать? — спросил клон.
— Ты хотел быть мною, — угрюмо заявил Майлз, — вот и разбирайся. — В голове у него снова щелкнуло. — Выдвини встречный иск за ущерб здоровью. По-моему, я спину надорвал, поднимая ее. Болит до сих пор...
Гален отмахнулся. — Игнорируй, — распорядился он. — Ты уедешь отсюда раньше, чем это дело во что-нибудь выльется.
— Ладно, — с сомнением отозвался клон-Майлз.
— А дендарийцев бросишь расхлебывать последствия? — гневно вопросил Майлз. Он крепко зажмурился, отчаянно пытаясь собраться с мыслями, - комната вокруг него колыхалась. — Хотя на дендарийцев тебе плевать, верно? А не должно! Они отдают свои жизни за тебя - за меня - так нельзя - ты собираешься их предать между делом, даже не задумавшись, ты так и не понял, кто они такие...
— Кстати, — вздохнул клон, — насчет дендарийцев: в каких отношениях он с этой Куинн? Разобрались вы, переспал он с нею или нет?
— Мы просто добрые друзья, — пропел Майлз и истерически расхохотался. Он рванулся к комм-пульту - охранники попытались его сцапать и промахнулись, - вскарабкался на стол и прорычал в камеру: — Держись от нее подальше, ты, дерьмецо! Она моя, слышишь, моя, моя, вся моя - Куинн, Куинн, прекрасная Куинн, звездочка вечерняя, прекрасная Куинн, — фальшиво распевал он, пока охранники волокли его обратно. Несколько ударов заставили его замолчать.
— Я думал, он у вас под фаст-пентой, — сказал Галену клон.
— Так и есть.
— Не похоже.
— Да. Что-то не так. Хотя его не должны были обрабатывать на предмет искусственной реакции... Я всерьез засомневался, стоит ли сохранять ему жизнь: пригодится ли он нам как банк данных, если мы не можем доверять его ответам?
— Потрясающе! — хмуро проговорил клон. Он оглянулся через плечо. — Мне надо идти. Доложусь еще раз сегодня вечером. Если еще буду жив. — С раздраженным "би-ип" изображение исчезло.
Гален снова вернулся к Майлзу со списком вопросов: про барраярский Имперский Генштаб, про императора Грегора, про то, как Майлз обычно себя ведет, живя в барраярской столице Форбарр-Султане. И со все новыми и новыми вопросами про дендарийских наемников. Майлз, корчась, отвечал, отвечал и отвечал, не в силах остановить бормочущую скороговорку. Но где-то на половине допроса он напал на стихотворную строчку, и закончил тем, что продекламировал весь сонет. Пощечины Галена его не сбили; цепочки ассоциаций оказались слишком сильны, чтобы их можно было разорвать. После этого он раз за разом принялся сбиваться с темы допроса. Лучше всего срабатывали тексты с четким размером и рифмой: скверно зарифмованные рассказики, непристойные застольные песни дендарийцев - все, вызываемое к жизни случайной фразой или словом допрашивающего. Память оказалась просто феноменальной. Лицо Галена мрачнело от досады.
— Такими темпами мы просидим тут до следующей зимы, — раздраженно заметил охранник.
Кровоточащие губы Майлза обнажили зубы в маниакальной усмешке. — "Здесь нынче солнце Йорка злую зиму", — прокричал он, — "В ликующее лето превратило..."
Годы прошли с тех пор, как он учил наизусть эту древнюю пьесу, но яркое пятисложие ямба неудержимо тащило его за собой. Гален ничем не мог заставить его заткнуться, - разве что избить до потери сознания. Майлз не дошел еще до конца первого действия, как двое охранников отволокли его обратно вниз по лифтовой шахте и грубо швырнули обратно в камеру.
Но и там скорострельные нейроны заставили его метаться от стены к стене: он вышагивал и декламировал, запрыгивал на скамью и слезал с нее в нужные моменты, исполнял все женские реплики высоким фальцетом. Майлз исполнил все, до последнего "Аминь!", и лишь тогда рухнул на пол, тяжело дыша.
Капитан Галени, который скорчился на скамье и весь последний час сидел, защитным жестом зажав ладонями уши, осторожно поднял голову. — Вы закончили? — мягко спросил он.
Майлз перекатился на спину и тупо уставился на светильник. — Троекратное ура грамотности... меня тошнит.
— Неудивительно. — Галени и сам выглядел бледным и больным, его все еще трясло после парализатора. — Что это было?
— Пьеса или препарат?
— Пьесу я узнал, спасибо. Препарат.
— Фаст-пента.
— Шутите!
— Не шучу. У меня странные реакции на некоторые лекарства. Есть целый химический класс снотворных, которых мне и касаться не стоит. Этот препарат явно из того же ряда.
— Вот так везение!
"Я всерьез засомневался, стоит ли сохранять ему жизнь...". — Не думаю, — сухо отозвался Майлз. Шатясь, он поднялся на ноги и ввалился в ванную, держась за стены; там его вывернуло, и он потерял сознание.
***
Майлз проснулся от того, что глаза ему колол немигающий свет лампы над головой, и судорожно загородился рукой. Кто-то - Галени? - положил его на скамью. Сам Галени спал сейчас напротив, тяжело дыша. Тарелка с едой, холодной и застывшей, стояла на дальнем конце майлзовой скамьи. Должно быть, сейчас глубокая ночь. Майлз ощутил тошноту при одном взгляде на тарелку и убрал ее под скамью - с глаз долой. Время тянулось неумолимо; Майлз метался, переворачивался, садился, ложился вновь, все у него болело, его мутило, и даже роскошь сбежать в сон была недоступна.
На следующее утро после завтрака пришли охранники, но забрали на сей раз не Майлза, а Галени. В глазах уходящего капитана читалось мрачное отвращение. Из коридора донеслись звуки яростной перебранки: Галени попытался заставить охранников парализовать его - драконовски жестокий, но весьма эффективный способ избежать допроса. Но ему это не удалось. Тюремщики вернули его, бессмысленно хихикающего, спустя марафонски долгий срок.
Целый час Галени безвольно провалялся на скамье, то и дело испуская редкий смешок, пока не впал наконец в сонное забытье. Майлз проявил чувство такта и устоял перед соблазном воспользоваться остаточным действием препарата и задать пару собственных вопросов. Увы, жертвы фаст-пенты помнят потом все, что с ними происходило. На сей момент Майлз был почти уверен, что одно из личных кодовых, пусковых слов Галени - "предательство".
Наконец Галени вернулся в слабое, но ясное сознание. Вид у него был совсем больной. Фастпентальное похмелье - весьма неприятный опыт; в этом смысле реакция Майлза на препарат идиосинкразией не была.
Майлз сочувственно поморщился, когда визит в ванную совершил уже Галени.
Вернувшись, капитан грузно опустился на скамью. Взгляд его упал на тарелку с остывшим ужином; он с сомнением потыкал еду пальцем. — Хотите? — спросил он у Майлза.
— Нет, спасибо.
— Гм. — Галени засунул тарелку под скамью, с глаз долой, и, расслабившись, откинулся к стене.
— Что вытягивали из вас, — Майлз мотнул головой в сторону двери, — на этом допросе?
— На сей раз - в основном мое прошлое. — Галени разглядывал собственные носки, заскорузлые от грязи; но Майлз был не уверен, что Галени видит то, на что смотрит. — Похоже, до него странным образом никак не дойдет, что я имею в виду именно то, что говорю. Он заранее полностью убедил себя: стоит ему объявиться, свистнуть, приказать мне послушаться, и я побегу за ним, будто мне четырнадцать. Словно вся моя взрослая жизнь ничего не стоит. Словно я натянул этот мундир шутки ради, или от отчаяния, или запутавшись - только не в результате обдуманного и принципиального решения.
Не было нужды спрашивать, кто такой этот "он". Майлз кисло ухмыльнулся. — Что, и не ради этих замечательных сапог?
— Просто я ослеплен сверкающей мишурой неофашизма, — вежливо объяснил ему Галени.
— Вот как он выражается? Вообще-то, у нас это феодализм, а не фашизм, не считая разве что кое-какие эксперименты покойного императора Эзара Форбарра по централизации. На "сверкающую мишуру неофеодализма" я бы согласился.
— Спасибо, я неплохо знаком с принципами барраярского правления, — заметил доктор философии Галени.
— С принципами как они есть, — пробормотал Майлз. — Все сложилось в результате импровизации, знаете ли.
— Знаю. Рад видеть, что вы не такой невежда в истории, каким является в наши дни средний молодой офицер.
— Итак... — снова заговорил Майлз, - если не ради золотого галуна и начищенных сапог, то почему же вы с нами?
— О, ну конечно, — Галени воздел глаза к потолочному светильнику, — "я получаю садистский психосексуальный кайф в роли бандита, головореза и убийцы". Власть - это как наркотик.
— Эй, — помахал ему рукой Майлз, не вставая со скамьи, — говорите со мною, а не с ним, ага? Его очередь прошла.
— Хм. — Галени мрачно скрестил руки. — В каком-то смысле это правда. Власть - мой наркотик. Или была им.
— Для барраярского высшего командования не секрет, чего именно это стоит.
— Как и для любого барраярца. А вот люди других культур постоянно упускают этот факт из виду. Как, по их мнению, закоснелое кастовое общество сумело пережить невообразимый шок этого столетия с конца Периода Изоляции, и не взорваться? Отчасти, по-своему, Имперская Служба исполняет ту же социальную роль, что в Средние Века - земная Церковь: предохранительного клапана. Через нее любой талант способен отмыть свое кастовое происхождение. Двадцать лет на Имперской Службе, и ты покидаешь ее по сути почетным фором. Фамилии, может, и не менялись со времен Дорки Форбарры, когда форы были замкнутой кастой конных головорезов, служащих лишь себе самим...
Подобное описание прадедовского поколения вызвало у Майлза ухмылку.
— ... но суть изменилась до неузнаваемости. И все это время форам удавалось изо всех сил придерживаться жизненно важных принципов служения и жертвенности. Осознания, что бывает и так: человек не остановится, чтобы нагнуться и подобрать что-то с земли, но бросится бежать по улице ради возможности это что-то отдать... — Он резко замолк и, покраснев, откашлялся. — Знаете, это моя диссертация. "Барраярская имперская служба. Столетие перемен".
— Понимаю.
— Я хотел служить Комарру...
— Как до вас - ваш отец, — закончил фразу Майлз. Галени стрельнул в его сторону подозрительным взглядом, ища сарказм, но обнаружил в его глазах, как надеялся Майлз, лишь сочувственную иронию.
Галени согласно повел открытой ладонью. — Да. И нет. Никто из курсантов, поступивших на службу вместе со мной, даже не видал перестрелки. Я наблюдал одну с улицы...
— Я подозревал, что вы соприкоснулись с комаррским восстанием куда ближе, чем можно подумать по докладам СБ, — заметил Майлз.
— Отец завербовал меня себе в помощники, — подтвердил Галени. — Несколько ночных атак, всякие другие диверсии... я был не по возрасту мелким. Есть места, куда беззаботно играющий ребенок пройти может, а взрослого остановят. Мне не было четырнадцати, а я уже помогал убивать людей... Я не питаю иллюзий насчет действий блистательных имперских войск во время комаррского восстания. Я видел, как позорно себя вели люди в таких вот мундирах, — он махнул на свои зеленые брюки с лампасами. — Из злости или страха, в досаде или отчаянии, а порой просто от праздной порочности. Но я не видел особых различий на телах обычных людей, попавших под перекрестный огонь, были ли они сожжены дотла плазменным выстрелом злобных захватчиков или разорваны на клочки гравиколлапсером добрых патриотов. Свобода? Вряд ли мы в силах притвориться, что на Комарре была демократия, пока туда не заявились барраярцы. Отец кричал, что Барраяр разрушил Комарр, но когда я оглядывался, Комарр по-прежнему был вокруг меня.
— Пустыню налогом не обложишь, — пробормотал Майлз.
— Я видел одну девочку... — Галени замолк, прикусив губу, и вдруг заговорил: - — Единственное различие - это чтобы не было войны. И я собираюсь - собирался - этого добиться. Карьера на Службе, почетная отставка как средство получить пост в министерстве - а затем вверх по ступеням гражданской лестницы, и...
— Вице-король Комарра? — подсказал Майлз.
— Подобная надежда смахивает на манию величия, — усмехнулся Галени. — А вот назначение в его штат - да. — Прекрасное видение зримо погасло, стоило Галени обвести взглядом камеру. С его губ сорвалось беззвучныое хмыканье - насмешка над самим собой. — А вот отец жаждет мести. "Иноземное владычество над Комарром - не просто почва для злоупотреблений, но само зло". Пытаться сделать его не-иноземным посредством интеграции - это не компромисс, а соглашение с врагом и капитуляция. "За твои грехи гибли комаррские революционеры". И так далее, и все такое прочее.
— Так он по-прежнему пытается уговорить вас перейти на его сторону?
— О, да. И все еще будет уговаривать, спуская курок.
— Не то чтобы я, гм, просил вас поступиться принципами, но, честно... мне бы хуже не было, если бы вы, скажем, стали умолять сохранить вам жизнь, — неуверенно заметил Майлз. — 'Мертвый - больше не солдат', и все такое.
Галени помотал головой. — Как раз по этой логике я не могу сдаться. Не просто не желаю - не могу. Он не в силах мне доверять. Если я кардинально поменяю свою позицию, он сделает то же самое и станет убеждать себя в необходимости моей смерти так же усердно, как сейчас - якобы от этого отговаривает. Братом моим он уже пожертвовал. В каком-то смысле, и мать убила эта потеря плюс те лишения, которые он навлек на нее во имя Благого Дела. — На мгновение смутившись, он добавил: — Наверное, выглядит все это эдиповым комплексом. Но... отец всегда бы в душе романтик: муки тяжкого выбора и все такое.
Майлз покачал головой. — Конечно, вы его знаете лучше. И все же... хм, сам по себе тяжкий выбор просто гипнотизирует людей. И не дает им увидеть альтернативы. Желание оцепенеть и не думать - весьма могучая сила...
Удивленный Галени издал короткий смешок.
— ... но альтернатива есть всегда. Однозначно: верность людям важнее верности принципам.
Галени поднял брови. — Почему-то в устах барраярца такая фраза меня не удивляет. В устах человека той культуры, которая традиционно держится на внутренних клятвах вассальной верности, а не внешних рамках номинального закона. Это дает себя знать политика вашего отца?
Майлз откашлялся. — Вообще-то, богословие моей матери. С двух совершенно разных отправных точек они пришли к такому странному пересечению взглядов. Ее теория гласит, что принципы приходят и уходят, но человеческие души бессмертны, следовательно, выбор должно делать в пользу большего. Мать склонна к крайней логичности. Она же бетанка.
Галени с интересом подался вперед, легко сцепив руки и свесив их между колен. — Меня больше удивляет, что мать вообще приняла участие в вашем воспитании. Барраярское общество имеет тенденцию к, э-э, агрессивной патриархальности. А у графини Форкосиган репутация самой незаметной из жен политиков.
— Ага, незаметной, — радостно согласился Майлз. — Как воздух. Попробуй не заметь, если его не станет. Ровно до следующего вдоха. — Он подавил острый приступ тоски по дому и жестокий страх: "Если на этот раз я не вернусь..."
В улыбке Галени было вежливое недоверие. — Трудно вообразить, что Великий Адмирал настолько влюблен в жену, что уступает ее просьбам и уговорам.
Майлз пожал плечами. — Он уступает логике. Мать - одна из немногих известных мне людей, кто почти полностью поборол желание не думать. — Он задумчиво наморщил лоб. — Ваш отец весьма умен, верно? Смотрите, что мы имеем: он оторвался от СБ, он сумел составить эффективный - по крайней мере, на этот момент - план действий, он довел дело до конца, он явно упорен и настойчив...
— Да, пожалуй, — ответил Галени.
— Хм.
— Что?
— Кое-что во всем этом заговоре меня тревожит.
— Только кое-что? .
— - Не лично. А с точки зрения логики. Умозрительно. Кое-что не сходится в заговоре как таковом, даже если взглянуть с точки зрения вашего отца. Конечно, заговор - это неразбериха (вечно пользуешься любыми подвернувшимися шансами, пытаясь воплотить план в жизнь), но тут не просто возможные проблемы. Нечто нелепое в самой сути.
— Да, дерзко. Но, преуспев, он получает все. Если ваш клон захватит Империю, то попадет в самый центр барраярской политической структуры. И будет управлять ею всей. Абсолютная власть.
— Дерьмо собачье... - проговорил Майлз. Брови Галени взлетели.
— То, что на Барраяре система ограничений и баланса сил неписаная,
вовсе не значит, что ее нет. Вы должны знать, что власть императора - не
более чем поддержка, которой он способен добиться от армии, графов,
министров, от народа вообще. С императорами, которым не удается исполнять
свои обязанности к удовлетворению всех вышеперечисленных групп, случаются
ужасные вещи. Расчленение императора Юрия Безумного случилось не так уж
давно. Мой отец мальчишкой присутствовал на этой кровавой казни. А люди
еще удивляются, почему он никогда не пытался получить власть в Империи!
Итак, вот вам картинка: поддельный я в результате кровавого переворота
захватывает трон, затем быстро передает власть и привилегии Комарру, даже,
скажем, дарует ему независимость. И в результате?
— Дальше, — отозвался заинтригованный Галени.
— Военные будут оскорблены тем, что я отшвырнул прочь их с таким трудом добытую победу. Графы - тем, что я возвысился над ними. Министры - тем, что потеря Комарра как источника налогов и торгового узла уменьшит их власть. Народ будет оскорблен по всем этим причинам плюс тем фактом, что в их глазах я мутант и физически нечист - по барраярской традиции. Вы же знаете, в глубинке до сих пор убивают младенцев с явными врожденными дефектами, хотя уже четыре десятилетия это запрещено законом? Если можете придумать участь мерзейшую, нежели расчленение заживо, так этот бедный клон идет прямиком к ней. Я не уверен, мог бы я сам оседлать Империю и выжить, даже безо всех этих комаррских осложнений. А этому пацану лишь - сколько? - семнадцать, восемнадцать лет? — Майлз замолк. — Дурацкий план. Или...
— Или?
— Или это какой-то другой план.
— Хм.
— Кроме того, — произнес Майлз уже медленнее, — зачем это серу Галену, - который, если я правильно в нем разобрался, ненавидит моего отца больше, чем любит хоть кого-то на свете, - впутываться во все эти сложности, чтобы посадить на трон Барраярской Империи отпрыска Форкосиганов? Весьма невразумительная месть. И если он каким-то чудом преуспеет и вручит мальчишке императорскую власть, то как он предполагает управлять им?
— Психопрограммирование? — предположил Галени. — Угроза разоблачения?
— М-м, быть может. — Майлз, зайдя в тупик, погрузился в молчание. Долгая пауза, и он заговорил снова. — Думаю, истинный план куда проще и умнее. Он намерен бросить клона в самую сердцевину политической борьбы просто затем, чтобы создать на Барраяре хаос. А чем эта борьба закончится - не важно. Клон - просто пешка. Начало восстания на Комарре запланировано на самый пик беспорядков на Барраяре, причем чем они будут кровавее - тем лучше. У вашего отца должен быть союзник, который появится, как чертик из табакерки, который готов вступить в игру с достаточным количеством военной силы, чтобы блокировать барраярский выход П-В туннеля. Боже, надеюсь, он не заключил для этого сделку с дьяволом, то есть с Цетагандой.
— Поменять барраярскую оккупацию на цетагандийскую - это игра в лучшем случае с нулевым выигрышем; уверен, что он не такой сумасшедший. Но что случится с вашим весьма дорогостоящим клоном? — спросил Галени, проследив нити рассуждений.
Майлз ответил кривой улыбкой. — Серу Галену наплевать. Клон - лишь средство достигнуть цели. — Он открыл рот, захлопнул, открыл снова. — Только... я так и слышу сейчас мысленно мамин голос. Это у нее я заимствовал великолепный бетанский выговор для адмирала Нейсмита. Я ее слышу прямо сейчас.
— И что она говорит? — дернул бровью изумленный Галени.
— Она говорит: "Майлз, где твой маленький братик?"
— Ну, не клона же так называть, — выдохнул Галени.
— Напротив, по бетанским законам клон мне именно брат.
— Безумие. — Галени помолчал. — Не ждет же ваша мать, что вы станете заботиться об этом существе!
— О, как раз ждет. — Майлз с мрачным видом вздохнул. Комок невысказанной паники под ложечкой превратился в целую глыбу. Как все запуталось...
— И вот эта женщина, по вашим словам, стоит за спиною человека, на которого опирается вся Барраярская Империя? Не понимаю. Граф Форкосиган - самый прагматичный из политиков. Только посмотрите на план интеграции Комарра.
— Да, — радушно согласился Майлз. — Только посмотрите на него.
Галени стрельнул в него полным подозрения взглядом. — Люди превыше принципов, а? — медленно проговорил он наконец.
— Ага.
Галени устало сгорбился на скамье. Потом дернул уголком рта. — Мой отец, — пробормотал он, — был всегда человеком великих принципов.