Корделия следила, как по земле внизу бежит тень флаера: крошечная стрелка, смотрящая на юг. Она пронизывала фермерские поля, ручьи, реки, пыльные дороги: Дорожная сеть на Барраяре осталась в зачаточном состоянии, застыв в своем развитии с тех пор, как окончание Периода Изоляции знаменовалось взрывом галактических технологий и появлением персональных летательных аппаратов. С каждым километром, отделяющим Корделию от лихорадочной, удушливой столичной атмосферы, она ощущала, как отпускает напряженные мышцы шеи. День за городом был превосходной идеей. Давно пора. Жаль, что этот отдых не смог разделить с нею Эйрел.
Сержант Ботари, ведомый какими-то ориентирами внизу, положил флаер на крыло, мягко меняя курс. Друшнякова, сидевшая рядом с Корделией сзади, напряглась, стараясь не придавить хозяйку. Доктор Генри, сидевший впереди рядом с сержантом, уставился сквозь стекло с не меньшим интересом, чем сама Корделия.
Неожиданно он обратился к Корделии, полуобернувшись: - Большое спасибо за приглашение на обед, леди Форкосиган. Побывать в личном поместье Форкосиганов - редкая привилегия.
- Правда? - удивилась Корделия. - Я знаю, что гости туда не наезжают толпами, но друзья-лошадники графа Петра наведываются довольно часто. Потрясающие твари. - Корделия с секунду подумала и решила, что доктор Генри без подсказок должен сообразить: слова про "потрясающих тварей" относятся к лошадям, а не к графским приятелям. - Намекните хоть словом, что вас интересуют лошади, и граф Петр лично проведет вас по конюшне.
- Я еще не знаком с генералом. - От подобной перспективы доктор Генри оробел и принялся нервно теребить воротник форменного кителя. Как ученый-исследователь из Имперского военного госпиталя он достаточно часто имел дело с высокими чинами, чтобы не благоговеть просто перед званием; но место, которое занимал граф Петр в барраярской истории, было особенным.
Петр стал генералом в двадцать два года, сражаясь против цетагандийцев в свирепой партизанской войне, которая бушевала в Дендарийских горах - тех самых, что синели сейчас на горизонте к югу. Звание - это было все, что мог ему тогда дать император Дорка Форбарра; в тот отчаянный час и речи не шло о чем-то материальном, вроде подкреплений, припасов или денег. Двадцать лет спустя Петр еще раз изменил историю Барраяра, возведя на трон Эзара Форбарру в гражданской войне, ниспровергнувшей императора Юрия Безумного. Петр Форкосиган - это вам не просто заурядный генерал генштаба.
- С ним легко иметь дело, - заверила Корделия доктора Генри. - Просто восхищайтесь лошадьми и задайте несколько наводящих вопросов про войну - а дальше вам останется только расслабиться и слушать.
Генри удивленно поднял брови, ища в лице Корделии признаки иронии. Проницательный человек. Она жизнерадостно улыбнулась.
Корделия заметила, что Ботари молча поглядывает на нее в зеркало заднего обзора над приборной панелью. Вот, опять. Сержант сегодня казался напряженным. Это выдавало и положение рук, и проступающие, точно веревки, мышцы на шее. Бесстрастные желтые глаза Ботари были непроницаемы: глубоко и близко посаженные, чуть на разной высоте, столь же непривлекательные, как острые скулы и длинная, узкая нижняя часть лица. Беспокоится перед визитом доктора? Это можно понять.
Внизу проносились холмы, которые вскоре вздыбились складками горных кряжей, пересекавших этот озерный край. Вдалеке поднимались горы, и Корделии показалось, что она уловила блеск раннего снега на самых высоких из вершин. Ботари перевалил через три гребня и снова повернул, бросив машину вверх по узкой лощине. Через несколько минут они спикировали вниз после очередной гряды, и показалось длинное озеро. На мысу, увенчанном гигантским лабиринтом сгоревших укреплений, приютилась деревня. Ботари посадил флаер точно в круг, нарисованный на мостовой самой широкой из деревенских улиц.
Доктор Генри взял свой медицинский саквояж. - Осмотр займет только пару минут, - заверил он Корделию, - а потом мы сможем двигаться дальше.
"Не рассказывай мне, расскажи Ботари". Корделия чувствовала, что от Ботари доктору Генри несколько не по себе. Доктор упорно обращался к ней, а не к сержанту, точно она была переводчиком, способным переложить сказанное на понятный тому язык. Ботари устрашающ, спору нет, но даже если его игнорировать, он никуда волшебным образом не исчезнет.
Ботари повел их к домику в узком переулке, спускавшемуся прямо к сверкающей воде. На стук открыла улыбающаяся, коренастая, седеющая женщина. - Доброе утро, сержант. Входите, все готово, миледи. - Она приветствовала Корделию неловким книксеном.
Корделия кивнула в ответ и принялась с интересом оглядываться. - Доброе утро, мистрис Хисопи. Как у вас сегодня славно. - Все было убрано и оттерто до блеска; вдова военного, мистрис Хисопи прекрасно знала, что такое инспекция. Корделия подозревала, что в будни атмосфера в доме кормилицы чуть попроще.
- Сегодня утром ваша девочка прекрасно себя вела, - заверила мистрис Хисопи сержанта. - Скушала всю бутылочку - а сейчас мы ее только что искупались. Вот сюда, доктор. Надеюсь, вы найдете, что все в порядке...
Она провела пришедших по узкой лестнице наверх. Одну спальню занимала она сама; другая, со светлым окном, откуда открывался вид на черепичные крыши и озеро, была сейчас отведена под детскую. Темноволосый младенец с большими карими глазами гулил в кроватке. - Вот девочка, - улыбнулась мистрис Хисопи, беря ребенка на руки. - Поздоровайся с папочкой а, Елена? Утю-тю, зайка.
Ботари остановился в дверях, опасливо глядя на младенца. - У нее голова выросла, - сказал он, наконец.
- Так всегда бывает, между тремя и четырьмя месяцами, - согласилась мистрис Хисопи.
Доктор Генри разложил свои инструменты на пеленке, а мистрис Хисопи положила девочку в колыбельку и принялась ее разворачивать. Они затеяли профессиональный разговор о молочных смесях и стуле, а Ботари прошелся по комнатке, все рассматривая, но ни к чему не прикасаясь. Он выглядел ужасно огромным и неуместным среди разноцветных, хрупких детских вещей - мрачная, опасная фигура в коричневом с серебром мундире. Сержант чуть задел головой скошенный потолок и осторожно попятился к двери.
Корделия с любопытством заглядывала через плечо доктора и нянюшки, наблюдая, как малышка изгибается и пытается перекатиться. Младенцы. Скоро у нее будет свой собственный. Точно в ответ она ощутила движение в животе. К счастью, Петр Майлз еще недостаточно силен, чтобы выбраться наружу, но если дело пойдет такими же темпами, последние пару месяцев она проведет без сна. Жаль, что она не прошла на Колонии Бета учебные курсы для родителей, пусть даже не собиралась получать лицензию. Барраярские родители, похоже, учатся на опыте. Как мистрис Хисопи, у которой трое взрослых детей.
- Удивительно, - сказал доктор Генри, качая головой и записывая данные. - Совершенно нормальное развитие, насколько я могу судить. И не догадаешься, что она вышла из маточного репликатора.
- Я тоже из репликатора, - весело заметила Корделия. Генри непроизвольно смерил ее взглядом, словно ожидал увидеть на голове рожки. - Бетанский опыт подтверждает, что нет особой разницы, откуда ты появился, но важно, что ты станешь делать потом.
- Действительно. - Он задумчиво наморщил лоб. - И у вас нет генетических дефектов?
- Проверено и подтверждено, - согласилась Корделия.
- Нам нужна эта технология. - Доктор вздохнул и принялся собирать инструменты. - Она в полном порядке, можете одевать, - добавил он для мистрис Хисопи.
Ботари наконец-то навис над кроваткой, вглядываясь так, что на лбу пролегла глубокая вертикальная морщина. Он коснулся ребенка лишь раз, дотронувшись указательным пальцем до ее щечки, а потом потер его о большой палец, точно проверяя, сохранилась ли нервная чувствительность. Мистрис Хисопи покосилась, но ничего не сказала.
Ботари остался вместе с кормилицей, отдать ей ежемесячную плату, а Корделия и доктор Генри, сопровождаемые Дру, пошли к берегу.
- Когда нам в Имперский госпиталь только прислали эти семнадцать маточных репликаторов, - рассказывал Генри, - прямо из зоны военных действий, то я был честно говоря, в шоке. Зачем спасать нежеланные зародыши, да еще за такие деньги? Почему их свалили на мой отдел? Но с тех пор я успел уверовать. Миледи, я считаю, что эти репликаторы могут быть использованы не по прямому назначению - для лечения ожоговых пациентов. Я сейчас над этим работаю; проект был подписан всего неделю назад. - Глаза у него горели, когда он принялся излагать свою теорию - вполне здравую, насколько могла понять ее принципы Корделия.
- Моя мать - инженер по медицинскому оборудованию в госпитале Силики, - объяснила Корделия Генри, когда тот сделал паузу - набрать воздуху и выслушать одобрение. - Она постоянно занимается такого рода побочными возможностями. - И Генри с удвоенной энергией принялся вдаваться в технические детали.
Проходя на улице мимо пары женщин, Корделия поздоровалась с ними по имени и вежливо представила их доктору Генри.
- Это жены присягнувших графу Петеру оруженосцев, - объяснила она, когда они разминулись.
- Я бы подумал, что они предпочтут жить в столице.
- Некоторые - там, а другие остаются здесь. Все зависит от вкуса. Жизнь здесь намного дешевле, а жалованье оруженосца не так велико как я думала. И некоторые из деревенских с подозрением относятся к жизни в городе, похоже, считают, что здесь правильней и чище. - Она коротко усмехнулась. - У одного парня две жены: и здесь, и в столице. И до сих пор никто из собратьев-оруженосцев его не выдал. Они стоят друг за друга.
Брови Генри поползли на лоб. - Неплохо устроился!
- Не совсем. Ему вечно не хватает денег, и вид у него всегда озабоченный. Но он никак не может решить, от которой жены отказаться. Похоже, действительно любит обеих.
Пока доктор Генри отошел в сторону, чтобы договориться со стариком, слонявшимся возле пристани, о возможной аренде лодки, Друшнякова с обеспокоенным видом подошла поближе к Корделии и спросила, понизив голос:
- Мидели... но откуда у сержанта Ботари ребенок? Он же не женат, так?
- Не веришь, что ее принес аист? - подшутила Корделия.
- Нет.
Судя по тому, как нахмурилась Дру, шутка ей не понравилась, и Корделия не могла ее винить. Она вздохнула. Ну и как теперь выкручиваться? - А это почти что правда. Маточный репликатор привезли с Эскобара на курьерском корабле, после войны. Она дозрела в лаборатории Имперского госпиталя под присмотром доктора Генри.
- Она действительно дочь Ботари?
- О, да. Генетически подтвержденная. Как именно определяли отцовство... - Корделия осеклась на половине фразы. Теперь надо очень осторожно.
- Но что это за семнадцать репликаторов? И как ребенок попадает в репликатор? Она что... жертва эксперимента?
- Перенос плаценты. Тонкая операция даже по галактическим стандартам, но вряд ли экспериментальная. Знаешь, - Корделия помолчала, быстро принимая решение, - я расскажу тебе правду. - "Но не всю". - Малышка Елена - дочь Ботари и молодой эскобарки-офицера по имени Елена Висконти. Ботари... любил ее, очень любил. Но после войны она не могла улететь с ним на Барраяр. Ребенок был зачат, э-э, по-барраярски, а потом, когда они расстались, перенесен в репликатор. Это был не единственный случай. Все репликаторы прислали в имперский госпиталь, где были заинтересованы в изучении новой технологии. После войны Ботари был... на лечении, не очень долго. Потом медики выпустили его из госпиталя, а ее - из репликатора, и Ботари взял на себя опеку над девочкой.
- Остальные тоже забрали своих детей?
- Большинство отцов к тому времени уже погибли. Детей отправили в Имперский сиротский приют. - Вот так. Официальная версия, и все тип-топ.
- А-а. - Дру хмуро уставилась в землю. - Это вовсе не... трудно представить Ботари... Ладно, скажу честно, - выпалила она в приступе откровенности. - Вот я бы не доверила ему заботиться даже о кошке. Вам самой он не кажется странным?
- Мы с Эйрелом присматриваем за ним. По-моему, пока Ботари справляется просто превосходно. Он сам нашел мистрис Хисопи и убедился, что у той есть все необходимое. Скажи, Ботари тебя беспокоит?
Друшнякова посмотрела на Корделию изумленно: "Шутите?" - Он такой здоровенный. И уродливый. И... иногда он разговаривает сам с собой, бормочет что-то себе под нос. И он постоянно болеет, иногда по нескольку дней не встает с постели, но у него ни температуры, ничего такого нет. Старший оруженосец графа Петера считает, что Ботари - симулянт.
- Он не симулянт. Но хорошо, что ты рассказала; я попрошу Эйрела поговорить со старшим оруженосцем и все ему объяснить.
- Разве вы его не боитесь? Хотя бы в его плохие дни?
- Я могу оплакивать его, - произнесла Корделия медленно, - но не бояться. Ни в плохие, ни в какие иные дни. И тебе не стоит. Это: это глубоко его оскорбит.
- Простите. - Дру возила носком туфли по гравию. - Это печальная история. Неудивительно, что Ботари не упоминает про эскобарскую войну.
- Да, и я... была бы признательна, если бы ты тоже избегала этой темы. Она для него очень болезненна.
***
Короткий перелет через узкий залив, и из деревни они попали в загородное поместье Форкосиганов. Сто лет назад этот дом был внешним форпостом крепости на мысу. Современное оружие сделало наземные укрепления пережитком прошлого, и старинные каменные казармы были переделаны для мирных целей. Доктор Генри явно рассчитывал увидеть что-то более величественное, поскольку заметил: - А он меньше, чем я ожидал.
Домоправительница графа накрыла им замечательный обед на увитой цветами террасе к югу от дома, со стороны кухни. Когда она повела гостей туда, Корделия приотстала, чтобы переговорить с графом Петром.
- Спасибо, сэр, что позволили к вам нагрянуть.
- Нагрянуть, тоже мне! Это же твой дом, дорогая. Ты вольна приглашать сюда тех друзей, каких сама захочешь. Сегодня ты сделала это впервые, понимаешь? - Они остановились в дверях. - Знаешь, когда моя мать вышла замуж за отца, она полностью поменяла обстановку особняка Форкосиганов. И моя жена в свое время сделала то же. Эйрел женился так поздно, что, боюсь, мы припозднились с переменами в доме. Ты не хотела бы что-нибудь...?
"Это же ваш дом", беспомощно подумала Корделия. "Даже не Эйрела..."
- Ты оставила так мало следа в нашей жизни, что почти страшно: вдруг ты снова улетишь прочь? - усмехнулся Петр, но взгляд его выдавал беспокойство.
Корделия похлопала себя по округлившемуся животу. - О, я теперь надежно заякорена, сэр. - Она помедлила. - По правде говоря, я думала, как здорово было бы провести в особняке лифтовую шахту. В центральной части там целых восемь этажей, считая подвал, полуподвал, чердак и крышу. Прогулка получается долгая.
- Лифтовая шахта? Но мы никогда... - Он осекся. - Где?
- Вы могли бы устроить ее в заднем холле, рядом с вентиляционной шахтой и трубами; это не испортит внутренней архитектуры здания.
- А ведь можно. Отлично. Найди подрядчика и делай.
- Я начну искать его завтра. Спасибо, сэр. - Но глядя в спину идущему впереди графу, она изумленно подняла брови.
Явно с мыслью подбодрить невестку, за обедом граф Петр был подчеркнуто любезен с доктором Генри, хоть тот явно относился к породе Новых Людей. Генри, следуя совету Корделии, тоже прекрасно поладил с графом; Петр в подробностях похвастался новым жеребенком, появившимся на свет в его конюшнях за тем холмом. Это было чистокровное, генетически сертифицированное животное, которое Петр называл "четвертьмильной лошадью", хотя, на взгляд Корделии, таких размеров лошадей просто не бывает. Дорогущий, импортированный с самой Земли замороженный эмбрион подсадили здешней кобыле, и Петр сам с беспокойством следил, как она вынашивала жеребенка. Подкованный в биологии Генри проявил интерес к техническим подробностям, и после обеда Петр повел его лично посмотреть на этих зверюг.
Корделия от экскурсии отказалась. - Я лучше немного отдохну. Ты иди, Дру. Со мной останется сержант Ботари. - Вообще-то Корделия беспокоилась именно насчет Ботари. За обедом он не съел ни кусочка, и за час не вымолвил ни слова.
Друшнякова засомневалась было, но лошади ей так нравились, что она позволила себя уговорить. Корделия глядела им вслед, пока они не скрылись за холмом. Когда она повернулась, то увидела, что Ботари снова пристально на нее смотрит. Он кивнул со странной признательностью: - Спасибо, миледи.
- Хм. Ну, да. Я подумала, не больны ли вы.
- Нет... да. Не знаю. Я хотел... хотел поговорить с вами, миледи. Уже не первую неделю. Но все не было подходящего случая. А недавно стало хуже. Я не могу больше ждать. Я надеялся, что сегодня...
- Ловите момент. - Домоправительница чем-то гремела на кухне. - Вы не против пройтись за разговором, или как?
- Да, пожалуйста, миледи.
Они вместе обошли старый каменный дом. Беседка на холме с видом на озеро была бы прекрасным местом сесть и потолковать, но Корделия чересчур отяжелела, от беременности и от плотного обеда, чтобы карабкаться в гору. Вместо этого она повернула налево, по дорожке вдоль склона, пока они не дошли до места, похожего на обнесенный стеной маленький сад.
На фамильном участке кладбища было множество до странности разных могил - самые близкие члены семьи, дальние родственники и особо заслуженные оруженосцы. Изначально это кладбище было частью ныне разрушенного замкового комплекса, и самые старые могилы - солдат и офицеров - уходили в прошлое на столетия. Форкосиганы стали ложиться в эту землю лишь после того, как во время цетагандийского вторжения атомный взрыв разрушил прежнюю столицу графства, Форкосиган-Вашный. Мертвые расплавились во взрыве вместе с живыми, и восемь поколений было вычеркнуто из семейной истории. По близким друг к другу датам на надгробиях можно было отследить историю: вот цетагандийская оккупация, вот война Юрия Безумного. Именно датой начала этой войны была отмечена могила матери Эйрела. Место рядом с нею тридцать три года назад было оставлено для самого Петра. Жена терпеливо ждала мужа. "А мужчины еще упрекают нас, женщин, в медлительности". По другую руку от графини был похоронен ее старший сын, брат Эйрела.
- Давайте сядем здесь, - кивнула Корделия на каменную скамью, обсаженную крошечными оранжевыми цветами и затененную сенью столетнего, привезенного с Земли, дуба. - Это благодарные слушатели. Они никогда не сплетничают о том, что услышали.
Корделия присела на теплый камень и принялась разглядывать Ботари. Он сел как можно дальше от нее, насколько позволяла скамейка. Черты его лица казались сегодня особенно резко очерченными, жесткими, несмотря на смягчающий теплый свет садящегося в дымку осеннего солнца. Ладонь, сжимавшая грубый каменный край скамьи, то и дело подергивалась. И дышал он чересчур осторожно.
Корделия смягчила голос. - Ну, и в чем же проблемы, сержант? Вы сегодня кажетесь немного... напряженным. Что-то с Еленой?
Он ответил безрадостным смешком. - Напряженным. Да. Уж я думаю. Дело не в малышке... ну, не напрямую. - Чуть ли не впервые за сегодняшний день он посмотрел Корделии прямо в глаза.- Вы помните Эскобар, миледи. Вы там были. Так?
- Так. - "Он страдает от боли", осознала вдруг Корделия. Что же у него болит?
- Я не могу вспомнить Эскобар.
- Я так и поняла. Полагаю, ваши военные психиатры сделали все, чтобы вы его точно не вспомнили.
- О, да.
- Я не одобряю методов барраярской психиатрии. Особенно когда она отдает душком политических соображений.
- Это я уже понял, миледи. - В его глазах сверкнула опасливая надежда.
- Как они это сделали? Выжгли отдельные нейроны? Стерли химически?
- Нет. Они давали мне лекарства, но ничего не уничтожили. Мне рассказали. Доктора называли это "подавляющей терапией". А мы - просто адом. Каждый день мы отправлялись в ад, пока наконец не научились избегать его любой ценой. - Ботари поерзал на скамье, наморщил лоб. - Если я пытаюсь вспомнить - да просто говорить про Эскобар, - у меня начинает болеть голова. Звучит по-дурацки, да? Здоровенный мужчина вроде меня плачется насчет головной боли, как старуха. Но некоторые особые воспоминания, вызывают у меня такую боль, что красные круги идут перед глазами, и меня выворачивает. Когда я перестаю думать, боль уходит. Все просто.
Корделия сглотнула. - Понимаю. Мне жаль вас. Я знала, что это плохо, но не знала... насколько.
- Хуже всего сны. Мне снится... это, и если я просыпаюсь слишком медленно, то помню сон. Помню слишком много, все сразу, и моя голова... все, что я могу, это кататься по полу и плакать, пока не получается подумать о чем-то другом. Другие оруженосцы графа Петра - они думают, что я псих, что я идиот, они не понимают, что я среди них делаю. Я и сам не понимаю, что. - Резким досадливым движением он потер свою коротко стриженную, шишковатую голову. - Быть графским оруженосцем - это честь. Ведь мест всего двадцать. Туда берут лучших, всяких чертовых героев, с медалями, отслуживших свою двадцатку безупречно. Если я на Эскобаре сделал что-то скверное, почему адмирал попросил графа взять меня к себе? А если я тоже был героем, почему у меня отняли память об этом? - Он задышал чаще, дыхание вырывалось со свистом сквозь длинные желтые зубы.
- Вам сейчас очень больно? Когда вы пытаетесь об этом говорить.
- Немного. Будет хуже. - Он уставился на Корделию, хмуря лоб. - Мне нужно поговорить об этом. С вами. Это не дает мне покоя...
Она сделала глубокий, успокаивающий вздох, стараясь слушать Ботари всем разумом. Телом. Душой. И осторожно. Очень осторожно. - Продолжайте.
- У меня в голове... четыре картинки... с Эскобара. Четыре, и я не могу объяснить ни одной. Самому себе. Пара минут из.. сколько там было, три месяца? Четыре? Все четыре штуки меня тревожат, но одна - больше прочих. В ней вы, - добавил он резко и уставился в землю. Теперь он вцепился в скамейку уже обеими руками, до побелевших костяшек.
- Понимаю. Дальше.
- Одна - самая нестрашная... это ссора. Там были принц Серг, и адмирал Форратьер, лорд Форкосиган, и еще адмирал Ральф Форхалас. И я тоже. Только на мне не было одежды.
- Вы уверены, что это не сон?
- Нет. Не уверен. Адмирал Форратьер сказал... что-то очень оскорбительное лорду Форкосигану. Оттеснил его к стене. Принц Серг рассмеялся. Тогда Форратьер поцеловал его, в губы, крепко, а Форхалас попытался оторвать Форратьеру голову, но лорд Форкосиган не позволил. А что потом, я не помню.
- Гм... ага, - проговорила Корделия. - В тот момент меня там еще не было, но я знаю, что в высшем командовании творились действительно дикие вещи, когда Форратьер с Зергом дошли до предела. Так что это, возможно, настоящее воспоминание. Я могу спросить Эйрела, если хотите.
- Нет! Нет. Эта не такая уж важная. Как другие.
- Тогда расскажите мне о других.
Его голос упал до шепота. - Я помню Елену. Такую красивую. У меня в голове всего две картинки с Еленой. Одна - я помню, как Форратьер заставил меня... нет, о той я говорить не хочу. - Он замолк на целую минуту, монотонно раскачиваясь взад и вперед. - Вторая... мы в моей каюте. Она и я. Она моя жена... - Его голос сорвался. - Она не была мне женой, верно. - Это даже не было вопросом.
- Не была. Но вы это знаете.
- Но я помню, что верил, будто она мне жена. - Он стиснул лоб, потом потер загривок, с силой и тщетно.
- Она была военнопленной, - сказала Корделия. - Ее красота привлекла внимание Форратьера и Зерга, и они принялись истязать ее безо всякой причины - не ради допроса, даже не в качестве политического терроризма - просто ради удовольствия. Ее изнасиловали. Но это вы тоже знаете. В каком-то смысле.
- Да, - прошептал он.
- Ей удалили контрацептивный имплантант и позволили - или заставили - вас сделать ей ребенка, это было частью их садистского плана. Первой частью. Благодарение Богу, до второй части они не дожили.
Ботари подобрал колени и обвил их длинными руками, сжавшись в тугой комок. Дыхание его было быстрым и неглубоким, с одышкой; лицо побелело, точно обмороженное, и блестело от холодного пота.
- Что, вокруг меня уже красные круги? - тихо спросила Корделия.
- Все: розоватое.
- А последняя картинка?
- Ох, миледи. - Он сглотнул. - Что бы это ни было, я знаю, это ближе всего к тому, что меня заставляли забыть. - Снова сглотнул. Корделия начала понимать, почему он не притронулся к еде.
- Вы хотите говорить дальше? Можете?
- Должен, миледи. Капитан Нейсмит. Потому что я помню вас. Помню, как смотрю на вас. А вы растянуты на кровати Форратьера, без одежды, совсем голая. У вас идет кровь. Я гляжу вверх на вашу... Вот что я хочу знать. Должен знать. - Теперь он стиснул ладонями голову; лицо его было пустым, измученным, жаждущим.
Должно быть, давление у него сейчас подскочило фантастически высоко, раз вызвало такую чудовищную мигрень. Если они зайдут слишком далеко в поисках последней истины, не рискует ли Ботари инсультом? Немыслимая уловка психоинженерии: заставить собственное тело человека наказывать его за запрещенные мысли...
- Я вас изнасиловал, миледи?
- Что? Нет! - Она выпрямилась в яростном негодовании. Они отняли у него это знание? Они посмели отнять у него даже это?!
Он заплакал - если именно плачем можно было назвать прерывистое дыхание, перекошенное лицо и слезы, текущие по щекам. Радость пополам с мукой. - Ох. Слава богу! - И потом: - А вы уверены...?
- Форратьер приказал вам это сделать. Вы отказались. По своей воле, не надеясь на спасение или на награду. На какое-то время это ввергло вас в жуткие неприятности. - Она страшно хотела рассказать ему все остальное, но в том ужасающем состоянии, что он был сейчас, это могло привести к непредсказуемым последствиям. - Как давно вы это вспомнили? И задались этим вопросом?
- Как только снова увидел вас. Этим летом. Когда вы приехали, чтобы выйти замуж за лорда Форкосигана.
- И полгода вы ходите вокруг меня, с этой мыслью в голове, не смея спросить...?
- Да, миледи.
Ужасно. Она откинулась на спинку скамьи, втягивая воздух сквозь сжатые губы. - В следующий раз не ждите так долго.
Ботари тяжело сглотнул, вскочил на ноги и молча изобразил большой ладонью нечто вроде просьбы подождать. Он перескочил через низкую каменную стену и нырнул в кусты поблизости. Встревоженная Корделия вслушалась, как его несколько минут подряд выворачивает на пустой желудок. Чрезвычайно сильный приступ, рассудила она, но наконец жуткие спазмы стали реже и прекратились. Ботари вернулся, вытирая губы платком; лицо его было совсем белым, и выглядел он ненамного лучше прежнего, изменилось лишь выражение глаз. В них теплился огонек жизни и мелькало тщательно, но не до конца, подавляемое дикое облегчение.
Но он сел, задумавшись, и этот огонек угас. Ботари вытер ладони о брюки и уставился в землю. - Но я все же насильник, хоть вы и не стали моей жертвой.
- Да, верно.
- Я не могу... доверять самому себе. Как вы можете мне доверять? Знаете, что лучше, чем секс?
Интересно, сумеет она выдержать еще один такой резкий поворот беседы или убежит с воплями? "Ты сама его поощрила дать волю чувствам, теперь терпи". - Да?
- Убивать. После убийства чувствуешь себя даже лучше, чем после секса. Это не должно быть... так приятно. Лорд Форкосиган так не убивает. - Ботари сощурил глаза, наморщил лоб, но не стал сжиматься в агонии; должно быть, он говорил сейчас в общем, не думая больше о Форратьере.
- Вы высвобождаете свою ярость, - сказала Корделия осторожно. - Как вы сумели накопить ее столько? Она буквально ощутима; посторонний человек в состоянии ее почувствовать.
Он стиснул руки, прижав кулаки к подвздошью. - Долгая история. Но и я обычно не чувствую злости. Она накатывает внезапно.
- Даже Ботари боится Ботари, - удивленно прошептала она.
- Только вы не боитесь. Даже лорд Форкосиган боится больше.
- Я понимаю, что вы с ним каким-то образом связаны. А он - мое сердце. Как можно бояться собственного сердца?
- Миледи. Уговор.
- Да?
- Вы будете говорить мне... когда все нормально. Когда можно убивать. И я буду знать.
- Я не могу... послушайте, а если меня рядом не окажется? Когда встает подобный выбор, обычно нет времени остановиться и подумать. Вам должно быть позволено защищаться, но при этом вы должны отличать, когда на вас действительно нападают, а когда - нет. - Она выпрямилась и распахнула глаза, озаренная внезапным пониманием. - Вот почему для вас так важен мундир, да? Он говорит вам, что все правильно. Когда вы не можете сказать это сами. Все эти жесткие правила нужны затем, чтобы подтвердить - да, вы на верном пути.
- Да. Теперь я поклялся защищать Форкосиганов. Так что все правильно. - Он кивнул, явно успокоенный. Но чем, Бога ради?
- Вы просите меня стать вашей совестью. Выносить за вас суждения. Но вы - полноценный человек сами по себе. Я видела, как вы сделали верный выбор в условиях дикого стресса.
Он снова стиснул ладонями череп, и его узкая челюсть напряглась, когда он скрежещущим голосом выдавил: - Но я-то этого не помню! Не могу вспомнить, как это сделал.
- Ох. - Корделия почувствовала себя такой маленькой. - Что ж... если вы считаете, что я могу оказать вам хоть какую-то помощь, она ваша по праву крови. Мы оба в долгу перед вами, Эйрел и я. И мы помним, за что, даже если вы забыли.
- Тогда помните об этом за меня, миледи, - медленно проговорил он, - и я буду в порядке.
- Не сомневайтесь.